Воспоминания - Ксения Эрнестовна Левашова-Стюнкель
Какие-нибудь деревянные кустарные ложки с рыбьими хвостами, остроносые, не такие, какие делались кустарями средней полосы России.
Бывали в них и красивые варежки, и меховые шапки, сделанные северными умельцами.
Дядя Тоня в отпуск приезжал к нам. Для всех нас это был всегда большой праздник. Дядя Тоня рассказывал так много интересного, и наша очень размеренная и расчетливая жизнь расширялась. Дядя Тоня покупал билеты в театр, в цирк, этого не могли позволить себе наши родители.
Дядя Тоня ходил с нами гулять: сколько любопытного узнавали мы от него! Он жил в Архангельске. Был командиром полка, а теперь его перевели в Черкассы. Он распрощался с полком, с друзьями-сослуживцами, с солдатами, охотниками, с холодным климатом и переехал на Днепр в Малороссию, в Черкассы.
Дядя Тоня был охотник, ходил на белого медведя, и у него ковер был, и чучело, сделанное из убитого им медведя. Были шкуры и бурого медведя.
Словом, дядя Тоня переехал теперь на юг. И после экзаменов, весной мы всей семьей ехали к нему, и вся поездка на юг была совсем иной, чем когда мы ездили на север.
Как подъезжали к Курску, уже слышалась украинская речь. На станциях бабы с яйцами, курами, рыбой стояли, предлагая и яблоки, и огурчики, и семечки.
Харьков. Все дальше к югу, все богаче базары; нарядные костюмы, расшитые рубашки, бусы — все это так похоже на театр, и русская речь мешается с украинской.
Станция Конотоп. Пирамидальные тополя, соловьи и вся прелесть Малороссии охватывала тех, кто из Москвы.
Слезали мы в Золотоноше, оттуда по узкоколейке доезжали до станции «Днепр Красный». Днепр — широкая река, ее надо было переезжать. Там, на лодках, опытные матросы ловко лавировали между порогами Днепра. Эти путешествия были небезопасны. Мама с беспокойством и волнением следила за каждым нашим движением, нам и дохнуть было нельзя.
Осторожность в лодке соблюдалась огромная, а то в одну секунду очутишься в бездне.
Переплыв Днепр, все поднимались по крутому высокому, песчаному берегу. Дахновский лес, где встречал нас дядя Тоня с двумя колясками, — и мы, увязая в глубоком песке, тащились к Черкассам. Проехав лес, выезжали на поле с огромным количеством ветряных мельниц, а затем появлялись белые мазанки с палисадниками. Улица была широка, кое-где между белыми хатами вдруг вырастал дом городского типа. В конце улицы по левую сторону двухэтажный дом, низ кирпичный, верх деревянный. К нему-то мы и подъехали. У подъезда красивый высокий парень в белой полотняной гимнастерке открыл нам дверь, внес чемоданы. Дядя Тоня предоставил нам три комнаты внизу. Перед окнами — с боковой стороны дома — расстилалась большая лужайка, в центре стояла белая церквушка с низенькой зеленой оградой. К обедне нарядные хохлушки в цветных сапожках, с массой бус, ворохом шелковых лент двигались к церкви. Как хотелось мне иметь такой же костюм!
Дяде Тоне как командиру полагался на представительство большой штат прислуги. Повар Липинский — высокий худой поляк — прекрасно готовил и подавал мороженое: целое дерево, увитое паутинкой жженого сахара, — красиво, нарядно и невероятно вкусно! Денщик Григорий — красивый, воспитанный и деликатный малый — убирал комнаты и прислуживал за столом. Кучер, конюх, дневальный, садовник. У него росли и спаржа, и шампиньоны, и цветов масса — чудесный мавританский ковер, вишня, черешня — все проходило через его руки.
Была еще прачка Поля, а у нее дочка Саня семи лет. И вот мы обнаружили с ней в саду огромное количество лягушек. Мы решили с ними играть. Маня, Санька и я сшили нашим лягушкам платья, устроили квартиру, посадили их на стол и радовались этим крошечным живым куколкам, которые так спокойно сидели, но когда мы наутро пришли к лягушечьему жилищу, то увидели, что за столом сидели одни скелеты в платьях. За ночь они были съедены муравьями.
Каждый день дядя Тоня ездил в полк, иногда брал с собой меня. Мы обходили ротных кашеваров, и он пробовал пищу. Раза два-три мы попробовали чудесные кислые щи или борщ, такие жирные и горячие, что даже пара не было, и такую же превкусную рассыпчатую гречневую кашу. В лагере стояли гигантские шаги, как замечательно было взлетать на них!
Летишь прямо под небом, высоко-высоко! Солдатские качели были тоже огромных размеров. Однажды я с них слетела, как осталась жива — одному Богу известно. Я никогда и никому не призналась в этом, боялась, что мне очень и очень влетит.
В Черкассах стояли два полка: Каменецкий и Раменский. Командирам полагались парные выезды. У кучеров этих выездов рубашки под безрукавками были цвета околыша полковых фуражек: Каменецкого полка — красные, Раменского — синие. Таким образом, уже издали можно было узнать, кому принадлежит экипаж и чей командир едет. Когда коляски подъезжали к лагерю, дежурные, видя командирский выезд, кричали: «Дежурные, на линию!» Так они прокричали, когда ехали Жоржик и Коля одни, без дяди Тони, приняв гимназическую форму за офицерскую. Каково же было их изумление, когда в пролетке, при ближайшем рассмотрении, увидели двух мальчиков. Тогда по всей линейке пронеслась команда «Отставить!» Как же были горды Коля с Жоржиком! Взрослые, узнав об этом случае, много смеялись.
Был там начальник дивизии Романенко. Он только равным себе подавал руку при приветствии, остальным — четыре пальца и три, а нам, детям, только два!
Дядя Тоня всегда в лагере водил Колю к музыкантам, где его учили барабанить, там были мальчики-кантонисты, маленькие барабанщики — это был его идеал! (В Москве же идеалом были мальчики, которые пристегивали лошадей к конке для преодоления горы. У Пречистенских ворот — одна лошадь, а у Трубной — две. Какая зависть брала, глядя на этих мальчиков, с горы они ехали верхом! Мне же безумно хотелось проехаться на двухэтажной конке наверху. Летом так чудно — воздух, все кругом видно, но женщинам и девочкам запрещалось подниматься по маленькой винтовой лестнице на второй этаж (на империал). Так было обидно, слов нет! Сколько было раньше преимуществ у мальчиков.)
В саду у дяди Тони около огорода был душ, в жаркие дни все им пользовались. Однажды я стащила одежду Жоржика и спрятала ее. Коля был так возмущен и расстроен, что пошел со мной, девочкой, драться, чтобы заставить отдать костюм.
Дядя Тоня заказал Коле у полкового портного обмундирование рядового Каменецкого полка, с тонким соблюдением всех правил… В нем он шагал по улицам Москвы, приводя в телячий восторг отставных генералов, когда он вставал во фронт. Если он гулял с кем-нибудь, то
