Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба
Через год в той же лейтенантской шинели с дикими криками восторга я выделывал в глубоком снегу кульбиты под окнами роддома на самом берегу Амура. У меня появился сын. «Рожайте сыновей — стране нужны солдаты!» — таким плакатом встретили меня на службе…
Однажды мне захотелось прогуляться с ней в парке возле знакомого студенческого общежития. Мы шли зимним вечером по белой аллее, взявшись за руки, и вспоминали обо всем, что вместе пережили. И очнулись от своих воспоминаний лишь тогда, когда саночная веревка в наших сплетенных руках стала невесомой, а позади, под желтым душем света паркового фонаря жалобно заплакал крохотный цигейковый комок, перепоясанный офицерским ремнем…
УССУРИЙСК
В тот год мы вместе с капитаном Савчуком поступали в академию.
На экзаменах в Уссурийске Савчук проходил под кодовым названием «Племянник Брежнева». Там, где тянул на трояк, — получал «отлично». Я завидовал ему — у меня не было такого Большого дяди. Зато у меня было двадцать банок красной икры, десять хвостов вяленого кижуча и три километра шпаргалок. И хотя уже были получены две четверки и одна пятерка, — впереди была самая страшная экзекуция — по общевойсковой тактике. К сожалению, московского экзаменатора по этому предмету, которого я боялся больше всего, интересовала не рыба и не икра, а кактусы для его домашней коллекции.
— Соображай, — сказал мне Савчук, — не должно быть таких крепостей, которые бы не могли взять большевики!
Я сообразил.
Натянув спортивный костюм, кроссовки и солнцезащитные очки, я с видом голодной ботанической ищейки стал бродить по улицам Уссурийска, вцепляясь взглядом в каждую зеленую ветку, торчащую в окне. Кто-то цветок продавал, кто-то просто дарил.
Собрав таким образом штук пять горшков с колючками, я радостно спровадил их экзаменатору. Но меня ждал смертельный удар: оказалось, что конкурс кактусов проводился на альтернативной основе — штук сорок представителей африканской флоры уже украшали гостиничный номер полковника…
Пришлось пойти на очередной заход.
На окраине Уссурийска бабка-украинка продала мне ведро с невиданным колючим чучелом, на затылке которого болтался алый бантик цветка.
По тактике я проскочил вне конкурса, несмотря даже на то, что перепутал организацию американского танкового батальона с немецким.
Так два офицера-дальневосточника с кличками «Племянник Брежнева» и «Кактус» стали слушателями военной академии.
Потом было расставание с гарнизоном. И когда полковой оркестр грянул в последний раз «Прощание славянки», когда пыльный и старый автобус покатил от подъезда ДОСа (дом офицерского состава), а за окнами — родные лица гарнизонных друзей, их жен и детей, в глазах которых грусть и зависть, — заходила ходуном душа, резануло глаза. Жена с маленьким сыном зарыдали, как на похоронах.
Прощай, Дальний Восток, прощай, задолбанный и родной гарнизон, где зимой от мороза в трубочку сворачиваются уши, где в уборную «надо ходить с топором», где по утрам на плацу гремел полковой оркестр под управлением выдающегося полкового композитора и дирижера лейтенанта Левы Белев-цова, где течет из крана ржавая вода, где гудят до рассвета семейные офицерские пирушки, где стрекочут на стрельбище автоматы и бухают танковые пушки, где ты оставил такой кусок жизни, лучше которого, как потом окажется, — и не было…
Кто служил, тот поймет.
Впереди была Москва…
МОСКВА
Когда в первый раз из дыры попадаешь в столицу, то чувствуешь себя диким зайцем, которого на стотысячном ревущем стадионе выпустили на поле во время футбольного матча. Родового провинциала Москва оглушает и гипнотизирует. Сына колотило от страха на эскалаторе метро. Он так и выполз из-под земли с закрытыми глазами.
Москва, как и сто, и двести лет назад, город-шулер, город-наперсточник, в котором ловкие шустряки богатеют за счет простофиль. Моей жене уже в Домодедово продали с рук две бутылки «Боржоми», в которых оказалась водопроводная вода.
Учеба в военной академии очень во многом напоминала учебу в училище: усыпляющее бормотание лекторов, бесконечные каракули в конспектах, тайная игра в балду, ползание по тактическим картам и зубрежка билетов, заканчивающаяся схваткой с экзаменатором за приличную оценку. И постоянные напоминания начальника курса:
— Будешь валять дурака, опять в дыру загоним.
И были еще два раза в год тренировки к параду. Со звонким стуком подковами хромовых сапог в серую твердь бетона парадной площадки на Ходынке или по ночам — в квадратную брусчатку Красной площади. И яростный крик шеренговых офицеров:
— Носочек тянуть, носочек!!!
Под монотонные удары большого полкового барабана и легкий матерок старших шеренг офицеры отрабатывали четкий и однообразный строевой шаг. Мы знали, что на нас будет смотреть весь мир. И понимание особой ответственности дела, к которому мы привлечены, утраивало силы. Подготовка к параду на Красной площади была тяжелой, но почетной мужской работой. То были не только генеральные армейские смотрины. То был самый мощный по уровню воспитательного воздействия на военных и гражданских людей урок патриотической гордости.
После многочисленных тренировок на измот, которых не выдерживали подчас даже офицеры с бычьим здоровьем, наступал святой торжественный час… Фуражечка с ниткой под подбородок, новенькая парадная шинель голубоватого сукна с таинственным названием «В», желтая шелковая сопля аксельбанта у плеча, золотые погоны и офицерский кортик на боку. И мощный, гулкий, дружный шаг 200 человек в академической «коробке». И грозное шипение шеренговых:
— Под-бор-рр-р-родочек на Мавзолей! Улыбочка!
И — сатанинская радость в глазах, и широ-о-оченные искусственные улыбки до ушей — от счастья созерцать пыжики на лабрадоритовой трибуне со словом «Ленин».
А следом — еще офицерские «коробки», и ревущая медь тысячетрубного военного оркестра под руководством генерал-майора Михайлова, и колонны боевой техники с межконтинентальными стратегическими ракетами на десерт, при виде которых сползала с лиц буржуинов на гостевых трибунах кислая надменность и исчезало легкое головокружение от рюмочки утреннего бренди.
Нет высшего офицерского счастья, чем служить в армии, которую все уважают… Но такова природа армейской службы, что в ней высокое и низкое, умное и глупое часто живут в тесном родстве. Наверное, ни одна глупость в мире не может сравниться с военной. С годами у меня начало складываться устойчивое мнение, что это одна из неписаных традиций армии. Самый отвратительный вид военной глупости ты начинаешь постигать тогда, когда она подается в гарнире с унижением людей. Что часто в армии и делается.
