О себе любимом - Питер Устинов
И очень мягко добавил, словно после шквала пронесся легкий бриз:
— Мне необходимо размяться.
Он повернулся, чтобы уйти, и стремительное движение снова заставило взметнуться полы его мантии. У меня создалось впечатление, что он взлетит, как только скроется из вида.
Конечно, в британских школах всегда шли споры о том, что такое непристойность и как следует относиться к тайнам секса. Мой старый друг и наставник, сэр Клиффорд Нортон, рассказал мне о половом просвещении в Регби перед первой мировой войной. Директор, по-видимому, человек просвещенный, пригласил к себе в кабинет всех мальчиков, достигших периода созревания, и, самолично убедившись в том, что дверь плотно закрыта, сделал следующее короткое объявление:
— Если будете его трогать, он отвалится.
После этого мальчикам было предложено вернуться в классы: теперь они были готовы вступить во взрослую жизнь.
Много лет спустя Британию по-прежнему беспокоил этот трудно определимый, но увлекательный вопрос. Приехав в театр на премьеру своей пьесы, я наткнулся на одного из актеров нашей труппы, Сирила Лакхема, моего хорошего друга и великолепного исполнителя. Вид у него был такой, словно он недавно плакал. Всегда чувствуешь беспокойство, когда взрослые мужчины плачут. Я отвел его в сторону и тактично спросил, что случилось. Он ответил, что ничего — просто он в последние пару часов все время хохочет. А ведь смех и слезы действуют одинаково на людей с нежной кожей, как у него.
Он поделился со мной причиной своего веселья. В тот день в школе его сына начался новый семестр. Учитель, следуя указаниям правительства, которое теперь сознает опасность невежества, должен был объяснить ученикам определенные факты жизни. Бедняга репетировал свою речь в течение всех летних каникул и в конце концов, в приступе страха увидев хихикающих слушателей, решил написать брошюру. Он опубликовал ее за свой счет, и в первый день семестра она лежала на столе перед каждым мальчиком.
Брошюра начиналась следующими словами: «Возможно, вы заметили у себя между ног...».
В Вестминстере царила такая же атмосфера, зато очарование и стабильность, которыми славилась школа мистера Гиббса, исчезли навсегда. Новым послом Германии в Лондоне стал фон Риббентроп. Как истинный нацист, он надеялся отправить сына в Итон — возможно, чтобы тот мог провести на игровых площадках фотосъемки и выяснить, наконец, что же имел в виду Веллингтон, утверждая, что победа при Ватерлоо была обеспечена именно в Итоне. Итон, ревниво оберегая свои тайны, отказался принять юного Рудольфа; Посол пришел в ярость и потребовал, чтобы его юнца зачислили в Вестминстер. Возможно, он уже купил ему цилиндр, поскольку их носили в обеих школах. Британское правительство опять пошло по пути умиротворения Германии и оказало давление на школу, чтобы молодого фон Риббентропа приняли. И вот каждое утро на Дворик декана стал вползать огромный белый «мерседес», пыхтя выхлопными трубами. Машина с трудом протискивалась между мини-автомобилями приезжих епископов и высаживала Рудольфа в таком же костюме, как у всех нас, но со значком гитлерюгенда — свастика, орел и прочее, красовавшимся на лацкане. Секунду он тихо разговаривал о чем-то с посольским шофером, а потом оба вставали навытяжку, вскидывали правые руки и кричали «Хайль Гитлер!». После этого Рудольф спешил на утреннюю молитву, а шофер осторожно выводил машину обратно на улицу.
Фон Риббентроп был робким очкастым верзилой, рыжим и веснушчатым. Он держался особняком, однако не скрывал усмешки, когда проходил мимо нас в тот день, когда мы занимались по программе военной офицерской подготовки. Юных представителей британских благородных семейств в эти дни готовили... Если бы меня спросили, к чему именно, то я вынужден был бы ответить, что готовили нас к Дюнкерку и череде военных катастроф.
Я неловко стоял по стойке «смирно» в форме 1914 года. Обмотки у меня либо раскручивались (от чего я испытывал немалое облегчение), либо были замотаны настолько крепко, что ноги немели. Фуражка налезала на самые глаза: такова традиция гвардейцев. Считается, что это придает солдатам должную выправку, хотя я подозреваю, что подлинная цель состоит в том, чтобы заставить солдат разделить слепоту своих командиров. В руке была трещотка, вроде тех, которые приносят на футбольный матч болельщики. На то было две причины: во-первых, винтовок на всех не хватало, а во-вторых, я единолично мог изображать пулеметную роту.
Раз в неделю я лежал в мокрых папоротниках Ричмонд-парка, крутил трещотку и убивал тысячи противников. Иногда, в силу моих габаритов, плохо поддающихся маскировке, убивали меня самого. Таким образом мы готовились к войне, которая должна была положить конец всем войнам: познавали самые передовые методы ведения боя и готовились «врезать гуннам по первое число».
После этих военных маскарадов я почти что с облегчением надевал свой нелепый повседневный костюм. По крайней мере в нем мне не стыдно было смотреть фон Риббентропу в глаза. Неподалеку, в германском посольстве его отец портил кровь моему отцу. К этому времени Клоп уже имел должность пресс-атташе и все чаще получал выволочки за то, что не искажает новости сам, предоставляя трудиться редакторам в Берлине. Терпение у него кончалось. Через сэра Роберта Ванситтарта он тайно подал прошение о предоставлении ему британского подданства, а обязательное в таких случаях уведомление об этом намерении напечатал в газете, издававшейся на валлийском языке, который был не по зубам германской разведке. Однажды утром он вышел из посольства, чтобы больше никогда туда не возвращаться.
Именно в этот момент юный фон Риббентроп принял участие в школьном конкурсе художников, представив на него отвратительный триптих, на котором были изображены древние германцы, разбившие лагерь на фоне ослепительного рассвета. Их рогатые шлемы силуэтами вырисовывались на фоне алых и лиловых тонов небес, а латы белокурых женщин горели гадким оптимизмом. Эта гигантская работа носила название «Вооруженная сила». Таланта она, конечно, была лишена.
Благодаря фон Риббентропу я заработал мои первые деньги, в чем проявилась некая справедливость, хотя и не высшая. Я написал заметку о его художественных потугах: юный член национал-социалистической партии выбрал довольно оригинальный способ подражать своему фюреру. Заметку я отправил в редакцию «Ивнинг стандард». Ее опубликовали и в письме спросили, удовлетворит ли меня гонорар в семь с половиной шиллингов. Я забыл написать ответ, и мне прислали фунт, тем самым вознаградив не только мое ехидство, но и медлительность.
В школе мгновенно начался переполох. Похоже, что германское посольство было в ярости. Мой классный руководитель Боноут, бывший оперный певец, вызвал меня к себе в кабинет. В школе, как обычно, были не в курсе последних событий
