Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Контекст включал и философские поиски, которые привели к оформлению экзистенциализма как особого философского течения. Интеллектуалам, озабоченным «последними вопросами», независимо от их отношения к религии, было ясно, что какое-то материальное действие (типа сексуального акта) никаких экзистенциальных проблем не решает.
10
Соседи Элиота по пансиону дали много поводов для рассуждений на темы его «ориентации». Дейна много лет спустя «был арестован по обвинению в приставаниях к юноше-подростку»[125]. Причард, скорее всего, также отличался гомосексуальными наклонностями[126]. Брат Генри, который представил Тома Причарду, вряд ли об этом знал. Благодаря своим искусствоведческим познаниям Причард принадлежал бостонскому кругу Изабеллы Стюарт Гарднер, для Генри этого было достаточной рекомендацией.
Из всех этих спекуляций только одна появилась еще при жизни Элиота. В 1952 году вышла статья американского критика Дж. Петера[127], рассуждавшего о «любви» Элиота к Жану Верденалю – его самому близкому парижскому другу. Элиот подал в суд на Петера по обвинению в диффамации и добился изъятия статьи из обращения.
До нас дошло семь писем Верденаля Элиоту, написанных на французском языке и датированных 1911–1912 годами. Они хранятся в библиотеке Гарвардского университета (Houghton Library). Ответные письма не сохранились. Верденаль погиб в 1915 году во время катастрофической высадки экспедиционного корпуса Антанты в Галлиполи, на берегу Дарданелл.
Содержание и стиль писем позволяют многое узнать о характере Верденаля. Важность этой дружбы для Элиота подчеркивается несколькими посвящениями Верденалю при публикации стихов и небольшим отрывком из воспоминаний о Париже 1910-х годов, опубликованном в 1934-м.
В апреле 1911 года Элиот писал кузине: «Дорогая Элинор, я только вернулся из Лондона прошлой ночью <…> Monsieur Дейна переселился в Нормальную Школу <…> Monsieur Верденаль занял его комнату, поскольку она больше, чем комната м. Верденаля, и выходит в сад. Был ли я в саду, чтобы посмотреть, как деревья poussent (распускаются)? [поинтересовалась мой друг коридорная.] И тогда мне пришлось пройти в комнату м. Верденаля, чтобы посмотреть, как поживает сад. Параллельный сюжет в этом месте, поскольку м. Верденаль находился в саду, и я бросил в него кусочком сахара <…> Париж, пока меня тут не было, вырвался на просторы весны; это такое откровение, о котором, я чувстую, я просто обязан сказать…»[128]
Судя по письмам, Верденаль отличался спокойным и ироничным характером в противовес невротическому характеру Элиота. Он был очень начитан, имел много знакомств среди литературной молодежи, так что их объединял и общий интерес к литературе. Много общего было и в консерватизме, и в отношении к религии…
«Я прочел вчера вечером Мать и Дитя Филиппа, – писал Верденаль своему другу, – какая красивая и добрая вещь; белая, как хлеб и молоко, без хитростей, без литературщины. Надо ее любить, очень любить, чтобы ее понять. Я понял по поводу доброго Филиппа всю низменность чисто интеллектуальной критики, услышав, как один сорбоннар (sorbonnard, по аналогии с «коммунар». – С. С.) говорит о его романах: “Очень интересно! Как хорошо он изучил жизнь простых людей”. Бедный, бедный друг, как ему больно было бы слышать эту фразу вдобавок ко всем его несчастьям <…> Всякая попытка интеллектуального доказательства красоты произведения искусства, без всякого сомнения, содержит противоречие. Мсье Дейна задрожал бы от этих рассуждений за своим золотым лорнетом, но это так, рациональная критика всегда заставляет меня думать о ребенке, который ломает заводную игрушку, чтобы посмотреть, что внутри…»[129]
Вот еще несколько выдержек из писем Верденаля. В письмах возникала необходимость, когда Элиота не было в Париже. (В июне он отправился в поездку по Германии и Северной Италии и в июле был в Мюнхене.)
«Мой дорогой друг,
Я получаю ваше письмо в тот момент, когда собираюсь на пятнадцать дней уехать в Пиренеи. <…>
Зрелище Парижа в эти дни (праздник 14 июля) было достаточно интересным. Это, наряду с днями масленицы, настоящий праздник Парижа, ныне, когда “древнее обновление ежегодных праздников не цветет более на старых мостовых черствого века”. Я думаю, что художественное выражение тут даже более совершенно, чем на Масленице (Mardi Gras), ничто не звучит вразрез. Официальные иллюминации, парад и кокарды, танцующий народ; ужасные оркестры, вальсы которых вас гипнотизируют целиком; теплая, потная, пыльная атмосфера под пылающим небом; все трехцветное по заказу государства, и люди для смеха этому поддаются. После полудня торжествуют мальчишки, грязные мальчишки со свистульками; к вечеру поднимается чувственное возбуждение, которое все нарастает; волосы девушек прилипли к вискам от пота; вертятся лотерейные барабаны; колесо карусели крутится тоже, увлекая за собой, привлекая подсветкой, каждое качание лошадок подчеркивает гибкость торсов курочек, изящная ножка видна в модном разрезе юбки; проносится тяжелое, жирное и теплое дыхание».
Мало что известно о том, как проводили время Элиот и Верденаль, когда оба находились в Париже. Бродили по городу, спорили, сидя в кафе или в комнате пансиона Казобон? В письмах от выразительных зарисовок Верденаль легко переходит к рассуждениям.
«Вы слышите, как светские люди говорят с улыбкой, что «полу-культура, полу-наука, полу-интеллектуализм ничего им не даст». Но, славные вы ребята, разве полный интеллектуализм даст намного больше? В то время как позитивизм (плохо скрытый материализм) опускается и делается вульгарным, в Элите проявляется и с каждым днем становится сильнее тенденция, ведущая к Идее. Весь конец XIX века был полон ею, она, без сомнения, наиболее ярко проявлялась в современной поэзии, а затем в музыке. Формой, которую она часто принимала, был возврат к христианству католическому или евангельски-галилейскому. Какое значение имеют бесчисленные и разнообразные произведения, отражающие этот аспект? Какие различия, в самом деле! Которые замечаешь, как только перечисляешь имена (Верлен, Гюисманс, Баррес, Франсис Жамм, Пеги, Бурже, Клодель, Ле Кардоннель). Я специально даю этот винегрет, чтобы показать, сколь во многом надо разобраться. Мы об этом еще поболтаем, если вы захотите…Стоило бы сказать о каждом в особенности в какой мере он может повлиять на нашу внутреннюю жизнь в направлении познания высшего блага»[130].
Элиот переписывался не только в Верденалем – в конце июля его парижский «наставник» Ален-Фурнье в не менее любезных выражениях благодарил его за советы по поводу современной английской литературы.
Вернувшись в конце лета, в середине сентября Элиот покинул Париж и отплыл в Америку, так что встреча была недолгой.
В коротком письме, отправленном ему вслед, Верденаль писал:
«Не думайте, что я вас забываю. Но еще несколько недель мне предстоит работать по двенадцать часов в день. Без большой надежды я сдаю различные экзамены, и все
