Моя Америка - Шерман Адамс
За биржей труда для промышленных рабочих расположен невольничий рынок. Сюда приезжают на пикапах белые работодатели и чуть ли не сворачивают себе шею, выбирая среди множества черных и чиканос, которые только и ждут, чтобы их позвали. Некоторые из безработных были искусными мастерами, но не имели профсоюзных билетов, так как профсоюзы не принимали в свои ряды цветных во время корейской войны.
Белые боссы объезжали невольничий рынок и выбирали людей точно так же, как это делали их предки во времена рабства.
— Посмотрите, — говорил босс. Я возьму на несколько недель того большого негра. Он производит впечатление сильного парня. Положу ему доллар и десять центов в час. Или, может быть, стоило бы взять того маленького негра, который сидит там, в водосточной канаве. Он кажется голодным, и его можно заполучить за меньшую плату.
И так продолжается изо дня в день. Хозяева пивных, мелкие строительные подрядчики, печники и прочие нуждающиеся в дешевой рабочей силе знают, где они могут в любое время ее найти.
Однажды я все-таки получил работу через государственную биржу труда. Ехать пришлось далеко — в международный аэропорт Лос-Анджелеса. На дорогу автобусом ушло два часа: город дьявольски велик. «Наплевать, — думал я. — Во всяком случае, я получил хорошую работу: мыть самолеты за доллар 25 центов в час».
Все рабочие там были черными или коричневыми, и они встретили меня недовольными взглядами. Враждебность в конторе была такой плотной, что ее можно было резать ножом. Потребовалось время, чтобы понять, в чем тут дело. Оказывается, они проводили «дикую» забастовку, добиваясь повышения зарплаты и улучшения условий труда.
По одной из лестниц я поднялся к старшему в конторе белому боссу и протянул ему свое направление. Когда босс, взяв мое направление, ушел в ангар, ко мне подошел один из чернокожих и зашептал:
— Мы бастуем, здесь только забастовочные пикеты. Поступать сюда на работу довольно рискованно. Легко можно поскользнуться или упасть с лестницы, как случилось на днях с одним беднягой — его пришлось отвезти в больницу.
Ему не следовало рассказывать дальше. Несмотря на то что я был голоден как волк, у меня не было абсолютно никакого желания становиться штрейкбрехером. Пришлось сказать боссу, что мне не подходит работа потому, что находится слишком далеко от города. Он долго смотрел на меня, а потом сказал:
— Так, значит, они и тебя запугали!
В конце концов удалось устроиться посыльным в одной экспедиторской фирме на бульваре Пико. Поступая туда, я совершил большую ошибку, так как пришлось предъявлять документы.
Поскольку мне было только шестнадцать, обо мне сообщили в комиссию штата Калифорния по детскому воспитанию. Проклятая комиссия утверждала, что я нарушил законы Калифорнии, не посещая школу, и заставила меня учиться четыре часа в неделю в школе «Метрополитен». Это была школа для второгодников и прочих типов. Полицейские в штатском патрулировали коридоры. Никто не обращал на меня никакого внимания.
Я сбежал оттуда и одновременно ушел с работы.
Среди отверженных
Как же я сводил концы с концами в самом богатом капиталистическом государстве мира в то время, когда США бились за свободу, справедливость и демократию в далекой Корее?
Я был тогда молод, крепко сколочен и силен. Сначала внимательно знакомился с объявлениями о приглашении на работу: «Предлагается место рассыльного», «Требуется чистильщик обуви», «Требуется уборщик» и т.д. Все эти места не предоставляли никаких пособий по болезни, никаких отпусков или других профсоюзных прав. Лучшим видом работы была та, которая за день изнурительного труда приносила несколько монет прямо в карман, как, например, чистка обуви или работа в ресторане. Выручки от чистки ботинок хватало на обед, а после нескольких часов мойки посуды всегда можно было получить тарелку еды на ужин.
Иногда я заменял кого-нибудь из утренней смены и получал в качестве платы два яйца, масло, картошку и поджаренный хлеб. Некоторые владельцы ресторанов в центре Лос-Анджелеса были настолько скупыми по части еды, что не давали даже и трех ломтиков бекона. О глотке сока нечего было и думать.
Если я не встречал объявлений о найме, то пытался найти хоть что-нибудь, что дало бы возможность заработать немного денег, не слишком нарушая законы. Так, на всех автобусных станциях были
будки чистильщиков обуви, где можно подработать, и жесткие скамейки, на которых можно спать. Кроме того, удавалось поднести чемоданы от поезда к остановке такси.
Важнее всего было остерегаться полицейских. Я всегда имел при себе билет до какого-нибудь места поблизости на тот случай, если полицейские начнут бить дубинками по подошвам ног, когда ты лежишь на скамейке и спишь.
Кроме того, я носил с собой письмо, адресованное мне из провинции, а также десятидолларовую бумажку, чтобы доказать, что я не бродяга.
Когда я оказывался совсем на мели, то обычно перелезал через забор на автобусную станцию, отыскивал пустой автобус и укладывался на заднее сиденье. Иногда мой глубокий сон нарушался другими неграми или мексиканцами, храпевшими внутри автобуса. Если нас обнаруживали полицейские, они нас задерживали, если же частные охранники, нужно было выложить десять долларов и убираться прочь.
Жизнь на улице означала необходимость быть все время в напряжении.
От автобусной станции я шел к бару Гарольда на углу Шестой улицы и Мэйн-стрит. Там всегда что-нибудь происходило. У Гарольда было открыто круглые сутки, за исключением одного часа, между пятью и шестью, в соответствии с законами Калифорнии. Затем снова разливалось виски для моряков, отпущенных на выходные в увольнение, гомосексуалистов, проституток, туристов, сыщиков в штатском и всевозможных других персонажей. Если у Гарольда было тихо, я продолжал путь вверх по Мэйн-стрит, проходил заведение со стриптизом и попадал к джазовому подвалу, который охранялся двумя бывшими боксерами и где пиво и виски лились рекой. Клиентура здесь была примерно такой же, как у Гарольда, и всегда играло трио.
Между двумя и тремя ночи было лучшее время на Спринг-стрит. Там располагались «блатные» отели, сдававшие комнаты на один день или на одну ночь, бары, гриль-бары и винные магазины, зажатые между китайскими ресторанчиками. Собственно говоря, ресторанами
владели американцы японского происхождения, но из-за сохранившегося со второй мировой войны предубеждения им приходилось выдавать себя за китайцев.
Я взял за правило наблюдать за тем, что происходит в доме номер 326 на Спринг-стрит. Там находился клуб гомосексуалистов, который всегда был набит
