Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина
Броун, видимо, вскоре понял, что ошибся с выбором подарка, и в дальнейшем вернулся к денежной форме выражения своей благодарности. Мы не знаем, насколько гонорары от Броуна превосходили привычные суммы, которые Бетховен требовал от своих издателей. Но в том, что граф действительно был по натуре великодушен и склонен к широким жестам, сомневаться не приходится. В апреле 1797 года, когда Вене угрожала опасность стать объектом военных действий, поскольку французские войска двигались на имперскую столицу из Италии, в городе было созвано ополчение и объявлен сбор средств в его пользу. Самые большие суммы (вплоть до 12 000 гульденов) жертвовали венские банкиры, владельцы крупных фирм и богатые аристократы. Броун в качестве иностранца не обязан был принимать в этом участие. Но, как писала Wiener Zeitung, «русский императорский бригадир, граф фон Броун, будучи владельцем дома в нашем городе и постоянно проживающий в Ной-Вальдеке, с достохвальным великодушием также внес свою лепту в то усердие, которое воодушевило всех жителей столицы принять участие в ее защите. Он не только учредил весьма плодотворный сбор средств для вдов и сирот доблестных тирольских ополченцев, пожертвовав 1000 гульденов, но и предоставил в распоряжение ополчения 24 пехотинца с полным снаряжением и вооружением, снабдив каждого 25 гульденами на расходы и выплачивая каждому ежедневное содержание в 20 крейцеров, а также предоставил 10 годных лошадей в полной амуниции и назначил ежедневные выплаты в 10 крейцеров каждому жителю Ной-Вальдека, который предоставит себя в распоряжение ополчению»[127].
Из этого сообщения можно также заключить, что граф Броун взял под родственную заботу престарелого фельдмаршала Ласси, уединившегося в Ной-Вальдеке, и действовал как фактический хозяин этого имения и патрон всего городка. Бетховен также не остался в стороне от патриотических порывов того времени и написал две песни для австрийских ополченцев на стихи барона Йозефа фон Фридельберга: «Прощальную песню венских граждан» WoO 121, в ноябре 1796 года, и «Военную песню австрийцев» WoO 122, в апреле 1797-го. Тексты обеих песен носили ярко выраженный антифранцузский характер, что отвечало злобе дня, но несколько озадачивало позднейших исследователей творчества Бетховена, убежденных в прочной приверженности композитора идеям Французской революции. Однако, как мы могли убедиться на приведенном здесь историческом и биографическом материале, симпатии к революции, популярные среди молодых аристократов конца XVIII века, совсем не исключали активного участия этих людей в войнах против Франции и особенно против Наполеона.
Мы ничего не знаем о политических взглядах графа Броуна, но, судя по его взаимоотношениям с Бетховеном, между ними не было никаких трений или размолвок. Манифестом этой почтительной дружбы стал текст посвящения Броуну очередного крупного произведения Бетховена – трех Трио ор. 9 для фортепиано, скрипки и виолончели, созданных в 1796 – начале 1798 года и изданных в Вене в июле 1798 года.
Милостивый государь!
Глубоко тронутый Вашей щедростью, обусловленною тонкостью и широтою Вашей натуры, автор искренне рад возможности осведомить об этом публику посвящением Вам данного сочинения. Ежели создание произведений искусства, удостаиваемых Вашим просвещенным покровительством, обязано не столько вдохновению гения, сколько доброй воле к усовершенствованию, то автор рад преподнести свое лучшее произведение первому из Меценатов его Музы[128].
Последняя фраза посвящения может показаться не вполне отвечающей истине, ведь еще до знакомства с графом Броуном покровительство Бетховену оказывали и другие знатные любители музыки. Справедливости ради первым его меценатом следовало бы именовать графа Фердинанда фон Вальдштейна (1762–1823), обратившего внимание на Людвига еще в Бонне и постоянно его поддерживавшего. Но в 1795 году граф Вальдштейн надолго покинул Австрию, поступив на военную службу в Англию, и за успехами своего протеже мог следить лишь издалека (Вальдштейну Бетховен впоследствии посвятил Сонату ор. 53, изданную в 1805 году). Другим претендентом на роль «первого мецената» молодого гения по праву мог бы считаться князь Карл Лихновский, взявший его под покровительство в 1793 году, когда о Бетховене в Вене никто еще не знал. Но в случае с Лихновским существовали важные психологические нюансы: князь желал, чтобы Бетховен воспринимал его как друга, а не как вельможного заказчика, и в течение ряда лет их отношения складывались именно в таком ключе. В «Гейлигенштадтском завещании» от 6 октября 1802 года Бетховен, обуреваемый мыслями о своей скорой, как ему тогда казалось, смерти, писал: «Я благодарю всех друзей, особенно князя Лихновского и профессора Шмидта» (Иоганн Адам Шмидт тщетно пытался помочь Бетховену побороть его глухоту)[129]. В более раннем письме от 1 июля 1801 года к Карлу Аменде одержимый меланхолией Бетховен негативно и даже цинично отзывался о своих венских друзьях, делая, однако, исключение для князя Карла: «Самым испытанным из всех, могу сказать, оказался Лихновский»[130]. Годом ранее Лихновский назначил ему ежегодную субсидию в 600 флоринов, что вместе с доходами, поступавшими от других меценатов и от издателей, позволяло Бетховену не думать о куске хлеба. Однако в конце 1790-х годов первым по значимости меценатом Бетховена действительно, по-видимому, был граф Броун.
Немаловажно, что вместе с четой Броун в музыку Бетховена вошла «русская тема». Притом что ни сам Броун, ни его супруга не были русскими по крови, они воспринимались как русские с куда большими основаниями, чем Фациус, Струве или Клюпфель.
Уже первое сочинение Бетховена, посвященное Аннетте Броун, – Двенадцать вариаций для фортепиано WoO 71 на тему русского танца из балета Павла Враницкого «Лесная девушка» – декларировало эту связь Броунов с Россией. Тема, как известно, была вариантом плясовой «Камаринской», завоевавшей широкую популярность в Западной Европе задолго до того, как эту мелодию увековечил в своей увертюре М. И. Глинка. Предыстория проникновения «Камаринской» в западноевропейскую музыку была подробно освещена в фундаментальном исследовании Виктора Абрамовича Цуккермана[131]. Можно лишь добавить,
