Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
Хотя я уже прочитала книгу Курта Воннегута «Бойня номер пять» о страшной бомбардировке Дрездена англо-американской авиацией, в которой не было особой военной нужды, я все равно не могла представить себе той картины, которая открылась мне по приезде.
Я сошла с поезда, добралась до общежития местного университета, где меня поселили, опять же, по письму Файста, и отправилась в центр города. И вот я стою на бывшей центральной рыночной площади, вокруг меня унылые серые постройки 1950-х годов, я иду вперед по направлению к набережной и попадаю на огромный, заросший травой пустырь, по которому разбросаны прямо-таки мегалитические фрагменты и обломки какой-то огромной постройки. За пустырем высятся обгоревшие здания, среди них Дрезденская академия художеств, лишенная знаменитого стеклянного купола. Я продолжаю путь и выхожу на набережную, где высится темный силуэт с башней, и понимаю, что это собор, который как одно из самых заметных сооружений города возвышается на картине Бернардо Беллотто; понимаю, что гигантские обломки на пустыре – это руины Фрауэнкирхе и что обгоревший остов на площади впереди – это останки знаменитой земперовской оперы. Отреставрированным было только здание картинной галереи, также построенной Земпером, а за ним виднелся вполне сохранившийся и приведенный в порядок Цвингер.
Я осознаю, что Дрездена, каким я его себе представляла по картинам Беллотто, больше нет и передо мной то, что осталось от «жемчужины на Эльбе». И понимаю, что, видимо, недостаточно внимательно читала Воннегута – потому что результатом того, что он описал в «Бойне № 5», могло стать только то, что я видела перед собой. Все время, пока я была в Дрездене, я пыталась свыкнуться с мыслью о том, что произошло с этим городом, и это было очень трудно. Но увиденное в музеях заставляло еще больше ценить то, что было сделано людьми, спасшими сокровища художественных собраний Дрездена. Не только картины, но и коллекции исторических драгоценностей Августа Сильного и его предшественников, собрания античной скульптуры, включая знаменитую «Менаду» с оригинала Скопаса, уникальный фарфор, коллекции оружия, костюмов, посольские дары саксонским курфюрстам и многое другое.
Картинная галерея стала для меня первым опытом живого знакомства со многими шедеврами живописи, которые я знала по курсу истории мирового искусства. С тех пор я была в Дрездене раз пятнадцать-двадцать, и все равно, когда я попадаю в эти относительно небольшие залы, я понимаю, что это, наверное, живописное собрание номер один в мире по количеству шедевров на один квадратный метр. Но тогда все затмила Она – «Сикстинская Мадонна» Рафаэля.
Я с детства помню большие черно-белые репродукции фрагментов этой картины, помню подборку текстов о ней. Почему-то и для меня, и для моей мамы «Сикстинская Мадонна» всегда была особенной, хотя ни она, ни я не были страстными поклонницами Рафаэля. Хорошо помню небольшую книжку про этого художника, которая стояла у меня дома, и поразившие меня фрагменты фресок ватиканских станц. А вот Мадонны его казались мне слишком сладкими, даже в те годы. Кроме, конечно, «Сикстинской» и ранней «Мадонны Конестабиле» из Эрмитажа.
Но встреча вживую с образом, репродукции которого в советские годы можно было увидеть повсюду, перевернула все внутри. Я не знаю, что произошло в тот момент, когда Рафаэль писал «Сикстинскую Мадонну», – но произошло что-то необычное, недаром в немецкой романтической литературе неоднократно воспроизводится история про видение художнику, который пытался написать Богородицу с младенцем на руках, но то, что выходило из-под его руки, разительно расходилось с идеалом, который он видел в своем воображении, он заснул и во сне увидел искомый образ, который немедленно запечатлел при пробуждении.
Это произведение – из числа тех, что создаются раз в несколько столетий, и не случайно «Сикстинская Мадонна» стала предметом поклонения и паломничества в Дрезден всех, кто в XIX веке следовал из России и Северной Европы в Италию. Не знаю, как объяснить словами то, что происходит с тобой, когда ты смотришь на нее. Мадонна – совсем еще девочка, с нежным и мягким лицом, лишенным типично рафаэлевской миловидности, с недетскими, все прозревающими глазами. А младенец на ее руках – это тот самый Агнец, которого Мадонна несет и дарует миру, и он знает о своей судьбе и смотрит на вас такими глазами, что немедленно хочется покаяться во всех грехах, во искупление которых он будет потом распят, дабы миновала его чаша сия.
Оказываясь в Дрездене, я обязательно шла в Картинную галерею старых мастеров, чтобы посмотреть на «Сикстинскую Мадонну», и каждый раз плакала. И когда нынешний директор Государственных художественных собраний Дрездена Марион Аккерман пригласила меня прочитать публичную лекцию в память о Мартине Роте, легендарном директоре этого музея, я выбрала в качестве темы историю про «Сикстинскую Мадонну» и Россию, где эта картина почитается как никакое другое изображение Богоматери с младенцем.
В той, студенческой поездке, особенно важным для меня стало знакомство с работами дрезденских романтиков, которые экспонировались в Галерее новых мастеров и тоже были героями моей диссертации. А настоящим открытием в Дрездене стала экспозиция сокровищ «Зеленых сводов», которая еще не вернулась в то время на свое историческое место в Дрезденском замке, стоявшем в руинах. Мы все хорошо помним эпизоды романа Алексея Толстого «Петр I», где идет речь об Августе Сильном, но достаточно ироничное описание его только намекает на истинную страсть этого суверена к ювелирным украшениям и драгоценным камням. То, что предстало моим глазам в Дрездене, было концентрацией всего блеска, который только можно ассоциировать с монаршей особой. «Кабинет драгоценностей» Августа Сильного еще при жизни курфюрста Саксонии и короля Польши был уникальным и не имел аналогов, а уж после всех революционных событий во Франции и других странах Европы стал единственной полностью сохранившейся и дошедшей до наших дней королевской сокровищницей.
Из Дрездена я поехала в Мейсен, конечно же, ради собора, а не ради фарфора, который меня тогда мало интересовал. Только совсем недавно, во время своей последней поездки в Дрезден, я смогла наконец оценить уникальность и музейной коллекции, и самого мейсенского фарфора.
Следующей важнейшей остановкой стал Веймар. Для меня, прочитавшей к этому времени почти все творения Гёте, включая его «Путешествие в Италию», кучу книг о нем, а также огромное количество литературы о немецком романтизме, в том числе читанную и перечитанную монографию Наума Яковлевича Берковского «Романтизм в Германии», этот небольшой город был настоящей Меккой. Трудно передать, что я испытывала, когда перешагнула порог Дома-музея Гёте. Наверное, мои чувства были схожи с тем, что переживали его младшие современники, открывая дверь этого дома перед встречей
