Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
Я плакала каждую ночь от ощущения потери, от чувства униженности и от того, что у меня не хватает духу все до конца выяснить. Эта история не только ударила меня по все еще хрупкой самооценке, но и, естественно, обострила чувство одиночества, ощущение, что нет рядом ни одного человека, который бы меня любил, – после смерти мамы это переживалось особенно тяжело… Ощущение, что мной пренебрегли, жгло, мучило и не отпускало. Несправедливость досужих утверждений об охоте за московской пропиской меня добивала, но этому я тоже не могла противостоять: я никогда не умела бороться с подлостью неправедными средствами.
Мне казалось, что я обречена на одиночество, но у меня были университетские друзья, были мамины подруги. Я к ним часто ходила, и они давали мне ощущение домашнего тепла и заботы, тем более что у Раисы Федоровны, маминой подруги, у которой я жила, когда поступала в университет, своих детей не было, а она и ее муж очень тепло ко мне относились.
В моей университетской компании были аспиранты и студенты старших курсов. Там я познакомилась с неординарным человеком оригинального, острого ума и с хорошим чувством юмора. Он учился на вечернем отделении истфака и специализировался по советской истории, хотя его способности и знания вполне позволили бы ему остаться на более престижной кафедре, если бы не лень и склонность к фрондерству. Мы с ним подружились в прямом смысле этого слова. Я сильно переживала тогда после своего несостоявшегося романа, и спокойные дружеские отношения меня вполне устраивали. Так продолжалось довольно долго. Он очень увлекался рок-музыкой, я несколько раз приходила к нему домой слушать английские пластинки, которые ему привозили дружившие с ним и ценившие его парадоксальные суждения европейские студенты. В какой-то момент наши отношения спокойно переросли в близкие, а потом я поняла, что беременна. У меня никогда не было никаких сомнений в том, что дети – это счастье и нужно рожать всех детей, которых тебе посылает судьба или Господь. Мы поженились, я стала жить у него дома с его родителями, в доме у метро «Аэропорт». А в начале ноября 1981 года у меня родилась дочка, и с этого дня моя жизнь стала другой. Все, что до этого казалось важным, надолго отступило на второй план.
Из-за большого веса ребенка роды были очень тяжелые, и в какой-то момент я так ослабела и так измучилась, что мне было уже все равно, что будет дальше. Рожала я в Институте акушерства и гинекологии, у подруги моей кузины. Эта подруга, даром что была в обычной жизни милейшая женщина, сказала мне: «Все, придется тащить щипцами, не хочешь работать – получишь то, что получишь!» Обошлось без щипцов, прибегли к другому, не менее рискованному способу – врач просто со всей силы нажал на живот, и моя Саша с громким криком появилась на свет.
Последствия, конечно, были – и для меня (я неделю лежала в кровати, теряя сознание при любой попытке встать), и для ребенка – она плохо ела, была бледненькая, и через несколько недель у нее выявили родовые травмы – гипоксию, микропарез и подвывих сустава. Любой младенец требует повышенного внимания, а моя дочь нуждалась во внимании постоянном и особенном. С ней нужно было гулять три раза в день, каждый день носить в поликлинику на уколы – всего ей сделали сорок инъекций – и уже в другую поликлинику на массаж. Засыпала она только на улице, и коляску приходилось все время возить, остановишься – и дочка с криком просыпалась. Вечером Сашу нужно было по часу укачивать на руках и потом очень осторожно класть в кроватку, иначе все можно было начинать сначала. От бесконечной стирки руками – стиральные машины тогда мало у кого были, а про памперсы мы даже и не слышали – до крови трескалась кожа на руках, на сон оставались считаные часы, а при этом я кормила дочку грудью, ела она очень медленно, по сорок-пятьдесят минут, и кормление было весьма изнурительным процессом. Потом я сама научилась делать ей массаж и экономила время хотя бы на ежедневных походах в поликлинику.
Я чувствовала себя виноватой, что не смогла вести себя мужественно при родах, и от этого теперь может пострадать мой ребенок. Я изо всех сил старалась это компенсировать, делая для девочки все, что нужно, все, что можно, и сверх того. Все эти огромные усилия привели к тому, что к полугоду родовые травмы компенсировались, но спокойнее Саша не стала. Она все так же плохо засыпала, мне все так же приходилось накручивать километры с коляской. Спасибо, свекровь, Вера Георгиевна, мне очень помогала, хотя и доводила периодически до белого каления, да и свекор по вечерам до бесконечности укачивал Сашу на руках. Еще было трудно с деньгами – мы втроем пытались жить на зарплату мужа в 85 рублей, и вряд ли бы у нас это получилось, если бы родители мужа нас не подкармливали. Мне тяжело давалась эта зависимость, и в дальнейшем я при первой возможности от нее избавилась, чтобы оставшуюся жизнь никогда и ни от кого не зависеть.
Я иногда вырывалась из дома и приходила в Третьяковку или Пушкинский посмотреть ту или иную важную выставку и встречалась на бегу – мне всегда было нужно быстрее домой – с моими бывшими сокурсниками и понимала, что поезд уходит, что пока вся моя жизнь сосредоточилась на ребенке и быте, они идут вперед по профессиональному пути.
Дочка между тем росла, и на лето я решила поехать с ней в Латвию, чтобы она надышалась свежим морским воздухом. Денег снять дачу у нас не было, и я почти каждый день выходила из дома с большой коляской, чтобы ребенок мог в ней полноценно спать, шла минут пятнадцать до железнодорожной станции, поднимала коляску с ребенком на руки, переходила с ней по большому воздушному мосту и садилась в электричку, которая шла в Юрмалу. Выходила, опять с коляской на руках, на ближайшей к городу станции Лиелупе, там, где начиналось море, и шла в дюны. Ребенок спал, а я читала книжки по специальности, чтобы
