Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов
Заглянул сейчас в записи зимы 1890/91 г. 14 ноября 1890 г. впервые посетил Абрамовича. Помню тот вечер... 27 лет минуло, и сейчас приходится жить среди ужасов охлократии, в той самой столице, откуда был изгнан в октябре 1890 г. царской полицией «бесправный еврей»...
6 декабря (утро). Топил свое горе в византийской эпохе... А в промежутки было страшно. Ежедневные «пьяные погромы»: солдаты и чернь грабят винные погреба и магазины, перепиваются, ведут перестрелку с красногвардейцами, убивают и ранят прохожих. Политика «народных комиссаров» упразднила своими декретами все: собственность, суд, городское управление, свободу печати и всякие другие свободы, кроме свободы грабежа и насилия. Ежедневные аресты, обыски, угрозы «гильотиною на Дворцовой площади», Кадеты объявлены «врагами народа» и прячутся от арестов. Им и умеренным социалистам большевики готовят участь жирондистов{623}...[73]
Английские войска вступили в Иерусалим. Кончилась турецкая эпоха Палестины: 1517–1917, ровно 400 лет. Под влиянием агитации сионистов наша масса уже верит в свободную еврейскую Палестину, но будет, конечно, разочарована. Кой-какие перспективы, однако, открываются для нашего палестинского центра, и это светлая точка в египетском мраке...
Вечером. На прошлой неделе была Ханука. Хотелось согреть душу воспоминаниями... Два раза были внуки, я зажигал им хануковские свечи. Аля вспоминал о прошлогодней иллюминации. Он у нас обедает и проводит полдня по субботам, это для него лучший день в неделю, и в эти часы он уже меня заставляет соблюдать «субботний отдых». Иногда в глубокой тоске пою ему песню; он любит слушать «Брожу ли» и т. п. Вспомнились мне сейчас волнующие строки Фруга к ребенку:
Когда-нибудь, придет пора, ты взор пытливый
На строки скорбные случайно наведешь.
Тогда... ты все, дитя, поймешь:
Поймешь, какими я сомненьями томился,
О ком тогда так жарко я молился,
Чего у неба я просил...
Думаю о скорбных зимах последних военных лет... Помню, как в такие декабрьские дни я терзался унижениями права жительства. Куда больше терзаюсь в нынешней «свободной России», где царит толпа самодержцев...
Около этого времени я потерял из виду М. М. Винавера, одного из лучших лидеров партии к.-д. Он скрывался в Петербурге, затем и Москве, пока не уехал на юг и позже стал членом правительства эфемерной Крымской Республики.
14 декабря. Надвигается полный голод вместо нынешнего полуголода. Украина, Дон, Кавказ, Сибирь отказываются посылать хлеб большевистскому Петербургу; отовсюду кричат: только Учредительному собранию дадим хлеб!.. Гражданская война продолжается... Самовольно демобилизующиеся солдаты опустошают целые города (страшные вести сегодня из Бессарабии о еврейских погромах)... Здесь по улицам вечером опасно ходить: снимают пальто, обувь и отпускают на мороз. Действует «революционный трибунал» с малограмотными судьями из рабочих и солдат. Судят за «контрреволюцию», т. е. контрбольшевизм. Пока приговаривают к тюрьме, скоро начнут рубить головы, по учебнику французской революции. Обезьяны подумывают еще о «конвенте» как противовесе Учредительному собранию...
В перерыве написал кое-что публицистическое[74], а сейчас опять перехожу к арабскому периоду истории...
21 декабря. Углубился в Коран, в еврейские его части... Замыкаюсь, никуда не хожу. Ходить на заседания тяжело и порою опасно в этом разбойничьем вертепе, особенно по вечерам. Не был даже третьего дня на открытии нового Совета еврейской общины, куда я избран недавно...
24 декабря (вечер). Сегодня «Эль моле рахамим» (заупокойная молитва) Абрамовичу в далекой синагоге на Офицерской, а затем торжественное заседание с речами. Головная боль, снежная вьюга и остановка трамваев помешали мне оплакивать публично, но сейчас, очутившись один в квартире, я громко прочел «Эль моле рахамим» старому другу и сильно рыдал в маленькой библиотечной... Начал писать воспоминания о покойном...
29 декабря (утром при лампе). В снежных сугробах, как глухое село, лежал Петербург, без газет по случаю разгула Рождества, без трамваев, среди трескучих морозов, а я писал четыре дня подряд воспоминания об Абрамовиче («Sichronos wegen Mendele»). Четыре дня, с раннего утра до позднего вечера, переживал 13 лет одесской жизни. Вставали картины полудня моего бытия среди нынешнего мрачного вечера, и сердце ныло, и грустный гимн звучал непрерывно, как в храме при богослужении...[75]
30 декабря. Столица мерзнет: нет топлива, сижу в пальто, пальцы стынут, трудно писать. Нет электрического тока, дают только на 3–4 часа в вечер, и большую часть вечера и раннего утра работаю при плохой керосиновой лампочке (при недостатке керосина). Недоедание, конечно, продолжается, что при холоде в квартире истощает организм... При такой обстановке перехожу от личных воспоминаний, согревших душу, на холодные вершины истории, в век Омара и халифов.
1918 г.
7 января (вечер). Кровь, голод, холод, тьма — вот под каким знаком вступаем в новый год. Третьего дня улицы Петербурга обагрились кровью участников мирной манифестации в честь Учредительного собрания: их расстреливала армия большевиков. Единственное заседание Учред. собрания прошло под штыками озверевшей солдатни; вчера уже депутатов не впускали в Таврический дворец, а сегодня вышел декрет Совета народных комиссаров о роспуске собрания.
Сейчас принесли мне весть, от которой леденеет кровь: в больнице матросы убили давно арестованных лидеров к.-д. Шингарева и Кокошкина, перевезенных туда из Петропавловской крепости, — двух благороднейших борцов за свободу, светлые типы жирондистов. Уже несколько дней говорят о возможности избиения всех политических заключенных в тюрьмах, — повторение сентябрьских убийств 1792 г.{624}
...Не хотелось подводить итоги в день нового года. Итог жуткий: потопление революции в грязи низменных инстинктов масс. В 1905 г, растоптали революцию крайние правые, а теперь крайние левые... Но нам (евреям) не забудут участия еврейских революционеров в терроре большевиков. Сподвижники Ленина: Троцкие, Зиновьевы, Урицкие{625} и другие заслонят его самого. Смольный называют втихомолку «центрожид». Позднее об этом будут говорить громко, и юдофобия во всех слоях русского общества глубоко укоренится... Не простят. Почва для антисемитизма готова.
Сравниваю эту кровавую пятницу 5 января с кровавым воскресеньем 9 января 1905 г. Полное сходство царизма и большевизма, но там хоть убийцы испугались теней убитых, а тут продолжают убивать. Там была надежда, вера в народ; эта вера теперь погибла. Надвигается ночь террора. Кто обречен?..
8 января. Вспоминается апрельский день 1906 г. в Вильне. Банкет после выборов в первую Гос. Думу. В своем тосте я, обращаясь к Винаверу, сравнил партию к,-д. с
