Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Владимира Дмитриевича Набокова похоронили через три дня под Берлином, на кладбище в Тегеле. Некрологами откликнулись на его смерть И.А. Бунин, А.И. Куприн, Д.С. Мережковский. А через две недели в газете «Руль» вышло стихотворение «Пасха»:
Я вижу облако сияющее, крышу блестящую вдали, как зеркало… Я слышу, как дышит тень и каплет свет…
Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня сияет влажный мир, грядет весна Господня, растет, зовет… Тебя же нет.
Но если все ручьи о чуде вновь запели, но если перезвон и золото капели – не ослепительная ложь,
а трепетный призыв, сладчайшее «воскресни», великое «цвети», – тогда ты в этой песне, ты в этом блеске, ты живешь!..
Это стихотворение было посвящено смерти отца, и его автором был В.В. Набоков.
«Счастье и благо личности скажут нам, куда направить развитие общества…»
Василий Алексеевич Маклаков
Виктор Шевырин
Еще в эмиграции о Василии Алексеевиче Маклакове было справедливо сказано, что само его имя покрывает своим блеском общественную и политическую культуру России. Непревзойденный адвокат, которого ходили слушать, как ходили на Собинова и Шаляпина, прославившийся на весь мир искусной защитой на процессе Бейлиса, лучший оратор II, III, IV Государственных дум, член ЦК кадетской партии, посол Временного правительства во Франции, замечательная и незаменимая фигура русской эмиграции, автор прекрасно написанных книг, мемуаров и множества статей. Даже в сравнении с П.Н. Милюковым, признанным лидером кадетской партии, он во многом выигрывал. «В Маклакове, – писала член кадетского ЦК Ариадна Тыркова, – было больше блеска, он был талантливее, обаятельнее. Его политический анализ был тоньше и своеобразнее».
Ораторский дар Маклакова производил одинаково сильное впечатление и на русских, и на иностранцев. Магию его дара увлекать своих слушателей испытали на себе Ллойд-Джордж, Клемансо, Вильсон, Орландо, Вивиани и многие другие выдающиеся политики своего времени. Маклакова не зря окрестили «златоустом» и «сиреной»: тайна его красноречия, по мнению некоторых современников, скрывалась в чеканной, изящной в своей простоте разумности, в убедительности рассуждения, в удачных сопоставлениях, в выводах, поражающих спокойствием своей логики. Эта логика была одной из форм проявления его необычайно сильного и гибкого ума.
Наверное, всю долгую, 88-летнюю жизнь Маклакова (1869–1957) можно считать одной большой удачей, а его самого – баловнем судьбы. Уже в юности его считали «идеально талантливым человеком». Он хорошо рисовал, писал стихи, увлекался театром и сам играл на сцене. Был обаятельным и неотразимым кавалером, «донжуанский» список которого мог бы поспорить с пушкинским не только своей обширностью, но и именами дам, известных всей России.
«Эстетик» до мозга костей, впечатлительный, тонко и глубоко чувствующий человек, Маклаков был в то же время и сильной, целеустремленной личностью. Благодаря своим талантам, профессиям историка, юриста, политика, он всю жизнь провел в среде известнейших людей России.
На формирование независимости и свободомыслия Маклакова оказал большое влияние его отец – Алексей Николаевич Маклаков, известный московский профессор-офтальмолог, приверженец Великих реформ, а также либерально настроенные друзья отца, активно работавшие в органах городского и земского самоуправления. Впрочем, в той же атмосфере вырос и брат Василия – Николай Алексеевич Маклаков, будущий министр внутренних дел, член Государственного совета, любимец Николая II. Василий Алексеевич невысоко ставил брата как министра, пустив гулять по России убийственное определение: «государственный младенец». К слову сказать, к другому брату, Алексею, и к четырем сестрам он относился всегда с трогательным вниманием и любовью.
Ранние дневники Маклакова свидетельствуют о том, что уже к двадцати годам он выработал основы своего либерального мировоззрения. Рассуждая о «самом важном», о цели, назначении, благе общества, он подчеркивал, что главное – это «независимость и свобода личности». «Общество и власть для личности, а не наоборот», «счастье и благо личности… скажут нам, где прогресс, то есть куда нужно направить развитие общества». Истина, по Маклакову, есть то, что дает «спокойствие и счастье людей»: «Идея государства, отождествленная с идеей о свободе… Идея экономическая – с идеей равенства. Решение этих двух вопросов и есть то, что составит счастье людей». Будущее России определяется законами истории, которые, будучи общими для всех государств, «приведут и нас к общему с ними состоянию».
Уже в юности он провел «четкий водораздел» между собой и революционерами: «Знамя, которое поднимал Герцен, еще не было запачкано грязными руками; он был свободен, и это было самое важное». Теперь это знамя «успели вывалять в грязи», а молодой Маклаков не хотел быть «сообщником радикалов». Но и примыкать к кому бы то ни было он явно не желал: «Начиная дорогу во имя свободы, я лишь меняю господина. Ужасно и обидно думать, что кто-нибудь, какая-нибудь партия будет считать меня своим, будет изъявлять претензию на мою волю, на мои действия».
Поездка во Францию в 1889 году очень укрепила его в этих мыслях. Вообще он был в восторге от Франции: «Счастливейшие до сих пор минуты – это месяц, который я провел в Париже». Этот город очаровал его, оставил глубокий след в его биографии: сюда он часто приезжал; здесь в 1905 году он вступил в масонскую ложу; здесь был послом Временного правительства, а потом прожил всю вторую – эмигрантскую – половину жизни.
Но главное, тогда, в 1889 году, Франция в один месяц сделала для него то, чего и в несколько лет не достиг бы он в России. В тот год французы широко отмечали 100-летие своей Великой революции. И Маклаков, по его словам, «наслушался первоклассных ораторов и начитался речей Мирабо». С того времени и возник у него культ Мирабо, которому он остался верен до старости. Он считал единственно правильной основную политическую линию Мирабо: «сговариваться с властью» и проводить законодательным путем то исторически необходимое, что иначе, без этого, ломая законы и устои, все уничтожая на своем пути, будет пытаться сделать революция.
Уже со студенческих пор Маклаков начал общественную деятельность, вдохновляясь либеральными идеями. В 1891 году на грандиозном собрании университетской молодежи он выступил с первой в его жизни большой политической речью, в которой говорил о необходимости участия студентов в борьбе с голодом и о помощи бедным студентам. Речь встретили «такими аплодисментами и криками», писал позже Маклаков, что «на другой день я по всему университету был прославлен оратором». Но власть продолжала бороться с зародышами самоуправления в обществе, в том числе и в студенческой среде. Маклаков не раз отлучался властями от университета и даже отсидел несколько дней в Бутырской тюрьме.
Годы учения Маклакова в университете – это и поиски своего призвания, своего места в жизни. Сначала
