Евгений Биневич - Евгений Шварц. Хроника жизни

Целуем Вас, Юрочка. И я, и Катя. И Таню целуем. Пишите! Ваш Е. Шварц».

Маринка — это дочь Германа, Таня — его жена. А А. Г. Дембо, профессор, в ту пору врач Литфонда.

Николай Чуковский прислал свой новый роман — «Балтийское небо», рассказывающий о ленинградской блокаде. 29 сентября Шварц пишет ему:

«Дорогой Коля! Меня уложили во второй раз. Сегодня впервые за восемь недель разрешили посидеть в постели. Пользуюсь случаем и пишу.

Получил от тебя «Балтийское небо». И был тронут. И книжку прочел внимательнейшим образом. И знаешь что, Коля, — она мне понравилась. Очень понравилась, чему я обрадовался, потому что хвалить приятно. Старых друзей приятно хвалить. Имея хороший характер. Говоря коротко, твоя проза стала послушной тебе. До сих пор она чуть щетинилась и не всегда подчинялась. Не желала быть пластичной. А тут, сохраняя как бы прежний дух, вдруг послушалась. И я читал сначала, как твой знакомый, а потом, как читатель. И беспокоился за героев книги, а не автора. Что есть главное. Потом поговорим о второстепенных вещах. При встрече. Если захочется. А пока с некоторым опозданием — поздравляю и целую.

Я имею право опаздывать. В мои годы отделаться от двух инфарктов за какие-нибудь полгода — это надо уметь! Главный инфаркт я не заметил. Второй заметил. Виноват в нем я сам: не верил, что ещё болен. Слишком много ходил. Испытал болевой приступ и стал послушным. Впрочем, профессор велит быть ещё послушнее. И вот я лежу, читаю, думаю. Стыдно признаться, но инфаркт у меня не слишком большой. И, извините за выражение, на передней стенке.

Мы получили новую квартиру. Три комнаты. Очень довольны. Писал бы ещё много, но устал писать полулежа.

Марина! Я тебя обожаю и целую.

Говорил ли я тебе, Коля, что я в восторге от твоего перевода Тувима в «Новом мире». Всем читал вслух, и все хвалили.

Помни, Коля (и ты, Марина, тоже), что больным письма очень полезны.

Как Каверины? Заболоцким сегодня написал.

Катерина Ивановна целует.

Ваш Е. Шварц».

Заболоцкие письмо Шварца получили, но, прочитавши его, Николай Алексеевич, как всю свою корреспонденцию, уничтожил. Об этом уже было сказано. Зато Евгений Львович его ответ получил. Назывался он «Наставление Шварцу» (5.Х.55):

«Что я вижу? Что я слышу?Шварц писулю написал!Я от радости чуть дышу!Я весьма доволен стал!Женя, Женя! Сколь прелестноТы все мысли изложил!Даже в грудке стало тесно!Кровь закапала из жил!Помни, Женя, — медицинаПроизводит шаг вперед!Чем болезненней мужчина,Тем ей больше и хлопот.

Нужно ей помочь старушке,А не какать под себя,И не пукать, как из пушки,Эспаньолку теребя!

Это первое. Второе:Я хотел тебе сказать,Что ты должен на покоеСилу духа развивать.Не теряй же время даром!Развивайся каждый миг!Проникать старайся с жаромВ то, во что ты не проник!Пополняй свои познанья!Увеличивай багаж!Все исполнятся желанья,Если волю напрягашь!Вот тебе мои заветы!Во вниманье их примиИ красуйся многи летаМежду прочими людьми!

А в писательстве Евгений Львович продолжает только дневниковые записи (довольно редко: что туда запишешь — об однообразии лежания в постели?) и «Телефонную книгу», в которой появились «портреты» Заболоцких, Казико, Кетлинской и Каверина. А связь с внешним миром поддерживала только переписка. Уже поправляясь, 9 ноября, он пишет доктору Варваре Васильевне Соловьевой в Майкоп: «Дорогая Варя, получил твое письмо и огорчился. Я надеялся, что ты давно поправилась. Скучно болеть. Я считаю, что я здоров, но мне этого не разрешают. В кардиограммах все время наблюдается динамика, что не нравится профессору, хоть динамика и положительная. По дому меня пустили, а на улицу не велят. Долго учился ходить, сейчас привык. Никаких изменений, вроде одышки или отеков, или застойных явлений в легких мой инфаркт передней стенки, не вызвал. Печень в норме. Видимо, все обошлось, только вот кардиограммы все улучшаются! Врачи требуют от меня терпения, чтобы я поправился окончательно. Считают это возможным. Но как скучно болеть! Особенно, чувствуя себя здоровым!..

Пока я лежал, стала меня одолевать тоска по югу, которая вместе с плохой погодой усилилась. Все читаю старый путеводитель тринадцатого года по Кавказу. Есть там и Майкоп. Говорится, что от вокзала в Апшеронскую ходят автобусы. По-моему, этого не было. Хвалят в путеводителе Гадауты. И лихорадки нет, и дешево. Только с извозчиками надо торговаться. Автор книжки Григорий Москвич. В путеводителе его множество объявлений. Гостиницы в Майкопе стоили от 1 рубля номер.

Моя книжка, возможно, выйдет. Та, в которой будет «Медведь». А возможно, и не выйдет. Но в Москве пьесу эту ставят в театре Киноактера. Так что, если попадешь в Москву после Сухуми, то пьесу, может быть, увидишь… Мои внуки растут. Андрюшке уже пять лет и восемь месяцев, а Машеньке — год и девять. Он ходит в английскую группу и учит сестру по-английски, а она и по-русски еле-еле говорит. Оба интересны, каждый на свой лад. Вчера старший с Наташей нанесли мне праздничный визит.

Пиши мне, если здоровье позволяет. Я скучаю.

Целую тебя. Катюша тоже. Нижайший поклон Вере Константиновне».

Наступал новый — 1956 год. Евгений Львович подводил его грустные итоги:

— Вот и пятьдесят шестой год пришел… Прошлый год я то болел, то считался больным. Как теперь понимаю, четыре-пять дней были не слишком легкими и в самом деле, так как ночи проходили в бреду, чего не случалось со мной, должно быть, с 20-го года. С тех пор, как перенес я тиф. Сыпняк. Потом — чувство, подобное восторгу. Август был жаркий. Окно открыто. Я читал путеводитель по Кавказу, и мне казалось, что жизнь вот-вот начнется снова. Но со здоровьем (или — нездоровьем? — Е. Б.) родилось новое для меня ощущение возраста. Теперь проходит. Когда стал выходить на улицу. Еще раз понял, насколько легче болеть самому, чем когда болеют близкие… До болезни успел я кончить сценарий «Дон Кихота». И к счастью, по болезни не присутствовал на его обсуждении, хоть и прошло оно на редкость гладко. Гладко прошел сценарий и через министерство, и теперь полным ходом идет подготовительный период. Произошли после болезни важные события и в духовной моей жизни. Но я никак не могу их освоить. В Москве Гарин кончает репетировать «Медведя»… Но не знаю, хватит ли беспечности у меня для того, чтобы перенести неудачу…