Евгений Биневич - Евгений Шварц. Хроника жизни

Другое дело друзья, коллеги по литературному цеху.

Посмотрев фильм, Л. А. Малюгин писал Евгению Львовичу: «Вчера смотрел «Дон-Кихота» и получил огромное наслаждение. Это из таких впечатлений, когда хочется рассказать друзьям, немедленно звонить по телефону, писать письма. А главное — размышлять. Какая грустная вещь о том, как настоящий человек мечется по свету и все время натыкается или на надменных неискренних людей, или просто на свиные рыла. Твоя работа — первоклассная, слова отборные, литые. Мы пишем сценарии, как письма, а ты — как телеграмму, каждое слово — тридцать копеек! Молодчина! И Козинцев молодец — это настоящий кинематограф, какого мы уже давно не видели! Черкасов мне, признаться, понравился мало. В нем нет ни настоящей трогательности, ни смешного, где-то он на ближних подступах к образу. Но Толубеев — экстра-люкс-прима, как говорили поляки в 39 году во Львове. И все остальные хороши, даже бессловесные персонажи, впечатление такое, как будто близко познакомился с сотней людей. Большое спасибо — это такое счастье прикоснуться к настоящему искусству…».

А вскоре пришло ещё одно письмо, которое тоже порадовало Евгения Львовича, что он отметил его даже в дневнике. «Вышло так, что я почти одновременно узнал две Ваши вещи, — писал искусствовед И. И. Шнейдерман, — посмотрел дважды «Дон Кихота» и прочитал пьесу «Дракон». Пьеса, по-моему, — вещь гениальная в полном смысле этого слова. Я был потрясен. Такие произведения не пропадают, ей жить и жить века, её будут открывать заново и поражаться точности формул, выразивших сущность целой эпохи. Фильм глубоко взволновал меня и жестокой правдой своей и добротой, в которой я узнал Вас, Вашу светлую человеческую сущность. Не сердитесь за эти слова, они — от сердца. Легко быть добрым, живя в облаке иллюзий. Но так видеть жизнь, быть таким трезвым — и сохранить веру в добро, это дано только большим людям. Или по настоящему простым людям, на которых вся жизнь держится. У Вас есть и то, и то, сердце простого человека, талант человека великого. Легче жить на свете, когда знаешь, что есть такие люди, как Вы. Еще раз извините, сам не переношу сердечных излияний, но тут не мог удержаться».

В 1957-м же году «Дон Кихот» был послан на Каннский кинофестиваль. 14 мая он был показан жюри и зрителям. Присутствовавшие на просмотре испанские критики сообщали оттуда в свои повременные издания о большом успехе картины. А «Советская культура» перепечатывала некоторые их высказывания: «Мадридская газета «Иа» опубликовала статью, в которой приводилась высокая оценка советского фильма… Автор подчеркивал, что «стремление к точному и правдивому изображению — свидетельство добросовестности, с которой поставлен фильм…», и отмечал, что советский фильм с предельной точностью передал сущность произведения Сервантеса…».

Газета «Арриба» писала: «Надо признать, что в этом советском фильме чувствуется большое уважение, более того, глубокая любовь к произведению, по мотивам которого он делался…». Автор отмечает хороший сценарий Евгения Шварца, сохранивший дух произведения, удачу художников Энея и Альтмана. Как при изображении быта простого народа, так и в сценах в герцогском замке. «Самое ценное в фильме, — писала газета, — это Сервантес, т. е. испанский дух, переданный в образе Дон Кихота и временами в образе Санчо Панса…» (23 июля. С. 3).

А ещё через два года журнал «Искусство кино» сообщал, что «во многих странах Европы и Америки с большим успехом продолжается демонстрация «Дон-Кихота», поставленного Г. Козинцевым по сценарию Е. Шварца…». «Экранизация была сделана так удачно, — пишет в «Леттр Франсэс» известный французский критик и историк кино Жорж Садуль, — что эпопея Сервантеса не получилась ни урезанной, ни упрощенной… Я знаю немного произведений кинематографии, которые бы так воздействовали на нас и обогатили своей поэтичностью и направленностью…»; Западная Германия: «Снимите шляпу перед этим Дон-Кихотом!», ««Дон-Кихот» — экранизация, полная уважения» — это заголовки статей, посвященных советской картине… В Швеции фильм шел много недель подряд. Наиболее авторитетные критики называли «Дон-Кихота» лучшим фильмом года». (1959. № 11).

Но эти высказывания Евгений Львович уже не прочтет.

В 1964 году Советский Союз впервые участвовал в традиционном кинофестивале в Сан-Себастьяно «Дон Кихотом» Евг. Шварца и Г. Козинцева. «С большим успехом прошел на родине Сервантеса фильм «Дон-Кихот», — сообщала «Ленинградская правда». — Фильм получил премию союза кинокритиков Испании и федерации испанских киноклубов» (1964. 20 июня).

Начало болезни

Пока «Дон Кихот» проходил различные стадии своего воплощения на пленке, кое-какие события происходили и в человеческой жизни Шварцев.

5 июля пятьдесят пятого года Евгений Львович въехал в новую квартиру по Малой Посадской улице, на второй этаж дома 8, в квартиру 3. Совсем неподалеку от Ленфильма. Екатерина Ивановна была ещё в Комарове.

Вот теперь он пребывал через дом от Козинцева. А когда Григорий Михайлович вспоминал о решении просить Шварца взяться за сценарий «Дон Кихота», тот жил ещё далеко от него, на другом берегу Невы.

— Двадцать один год прожил я на старой квартире по каналу Грибоедова. И все чего-то ждал. Здесь вдвое просторнее. Три комнаты, так что у Катюши своя, у меня своя, а посередине столовая. Как это ни странно, почему-то не жалею я старую квартиру… Утром выходил, установил, что междугородний телефонный пункт возле. Три раза пытался дозвониться до Комарово, но напрасно. В ожидании пошел по скверу, который больше похож на парк со старыми деревьями, к Петропавловской крепости. Запах клевера. Воскресный народ. В доме ещё непривычно…

То и был не сквер, а парк — имени Ленина.

А 10 августа Евгений Львович слег с сильными болями в сердце. «Опять лежу, — записал он двенадцатого. — Спазм коронарных сосудов. Слишком много ходил в городе… Вечером ставили пиявки «на область сердца». Впервые в жизни испытал я это удовольствие…».

«Опять лежу…» — это потому, что несколько месяцев назад было примерно то же самое. Но тогда боли в груди ощущались не так сильно. Поэтому, не придав этому особого значения, отлежался несколько дней, боли прошли, и жизнь продолжилась, как ни в чем не бывало. Теперь, видимо, все было серьезней.

«Вчера доктор решил, что у меня опять инфаркт, — поверяет свои мысли дневнику Евгений Львович 14 августа. — На этот раз я готов этому поверить: сердце у меня будто увеличилось, как ни ляжешь ночью — мешает. Вообще чувствую себя больным… Заболел я сильнее, чем в первый раз… Ночью я спал и не спал. Кровать казалась мне разделенной на два участка. Один — где я лежал на спине, и второй, где я со всякими ухищрениями переворачивался на правый бок. Сердце билось не только часто, — какой бы то ни было ритм был нарушен…».