Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис
В случае коронавирусной пневмонии слово «неважный» подходит больше всего. Дело в том, что сердечно-легочная реанимация может эффективно перезапустить сердце после внезапного нарушения его ритма, но в случаях, когда оно останавливается из-за коронавирусной пневмонии, в реанимационных мероприятиях практически нет смысла. Сравнения тела с механизмом редко бывают точными, но в этом случае к ним можно прибегнуть: проводить сердечно-легочную реанимацию при коронавирусной пневмонии – все равно что чинить пусковую систему, когда двигатель уже вышел из строя.
Число заболевших стремительно росло: в Великобритании, несмотря на локдаун, каждый день выявляли около тысячи новых случаев. Деятельность многих лечебных учреждений была поставлена на паузу, но работа, связанная с жизнью и смертью, разумеется, продолжала выполняться. Нам поступало не меньше звонков от беременных, чем обычно. Женщины обращались за советом или просили направить их к акушеру-гинекологу. Благодаря локдауну вирус распространялся менее стремительно, и среди наших пациентов число умерших не возросло. Мы оказывали паллиативную помощь привычному числу пациентов – они проводили свои последние дни дома, если была такая возможность.
Одним из пациентов, которые мне больше всего запомнились в то время, был мистер Макдоналдсон. Ему было уже за 90, и он хронически не доверял врачам – точнее говоря, препаратам. На протяжении многих лет мы шутили про его нежелание адекватно лечиться, проблемы с сердцем и гипертонию. Приходя к нему во время дневного выпуска новостей, я садился на диван, и мы обменивались мнениями о политике. О Национальной службе здравоохранения он сказал: «Я решил, что это хорошая идея. Помню, я за нее голосовал!» Брексит он прокомментировал так: «Этот Борис Джонсон – диссидент, клоун!» Теперь он умирал от какого-то тихого рака, который мы специально решили не диагностировать. Мистеру Макдоналдсону не хотелось в больницу, и он считал, что точное название заболевания не принесет ему облегчения. Тому, что его убивало, было позволено беспрепятственно это делать. Он решил избавить себя от обследования и пребывания в больничных палатах, надеясь умереть быстро и, как мы надеялись, спокойно. «Это все равно не жизнь», – говорил он.
Я подумал о том, как мало долгожителей наслаждаются по-настоящему высоким качеством жизни, и сожалел, что в последние месяцы или недели им сказали изолироваться от близких и общества в целом. Это была одна из самых жестоких мер, и мне каждый день приходилось разговаривать с одинокими пожилыми людьми, которые неделю за неделей не видели никого, кроме оплачиваемых сиделок.
То, что вирус распространялся через личные разговоры и прикосновения, стало одной из самых жестоких его характеристик. Он поставил под угрозу наиболее базовые элементы человечности: способы показать близость, сочувствие и любовь.
Часто я приходил к мистеру Макдоналдсону, когда у него была медсестра Микаэла – она прикладывала все усилия, чтобы ему жилось максимально комфортно. Как и многие другие медицинские работники, она поддерживала пациента и относилась к нему с состраданием. Во время наших совместных визитов мы с Микаэлой осторожно переворачивали мистера Макдоналдсона, чтобы проверить, не образовались ли у него на спине трофические язвы («Там они легко образуются, мистер Д.!» – говорил он). Затем старались комфортно уложить его на больничной кровати, которую доставили к нему домой, чтобы облегчить уход за ним в последние дни его жизни. Мне было неловко склоняться над ним в фартуке и перчатках и смотреть на него через защитные очки, но ему, похоже, было все равно. «Я окружен добротой», – бормотал он и снова и снова просил нас не класть его в больницу. Он мог говорить только шепотом, но его последние слова, сказанные мне, были: «Этот проклятый вирус!»
До пандемии каждый день в медицине состоял из триумфов и трагедий, и неважно, где именно: в отделении интенсивной терапии или в амбулатории. Во время первого апрельского пика заболеваемости все мои дни были похожи друг на друга, и я был вынужден работать за странным удручающим и обезличивающим барьером из средств индивидуальной защиты. Я разговаривал с пациентами по телефону и лишь с немногими встречался лицом к лицу. Среди коллег шутки, каламбуры и анекдоты продолжались: обычно в тяжелое время дух товарищества крепчает. Смотря друг на друга из-под масок и очков, мы вспоминали, за что любим свою работу, и убеждали друг друга, что пандемия когда-нибудь закончится и общество вернется к нормальной жизни.
Влияние кризиса на психическое здоровье людей усугублялось. Каждый, кто мне звонил, жаловался на одиночество, желание причинить себе вред, тревожность и панические атаки. Франция предоставляла гостиничные номера жертвам домашнего насилия, вынужденным находиться дома с жестокими партнерами. В некоторых областях Италии распространение вируса замедлилось после четырех недель локдауна, но смертность не шла на спад: каждый день фиксировалось 800–900 смертей от коронавируса. Заболеваемость в России стремительно росла, в Испании фиксировали около тысячи случаев в день. Генеральный секретарь ООН назвал пандемию коронавируса худшим кризисом со времен Второй мировой войны. Многие страны начали обвинять Китай в том, что ему не удалось сдержать распространение вируса. В США, где президент постоянно препятствовал попыткам отдельных штатов ввести локдаун, заболевших было значительно больше, чем в Китае.
Появились подробности о том, как вирус захватывает организм. Исследования показали, что SARS-CoV-2 в четыре раза заразнее, чем SARS-CoV-1. Шипы из сахарных белков, выступающие на поверхности нового вируса («ключи», с помощью которых вирус попадает в человеческую клетку), были значительно более цепкими. Если SARS-CoV-1 сразу инфицировал легкие, то SARS-CoV-2, похоже, начинал с верхних дыхательных путей: носа, горла и трахеи. «Любовь» к этим органам делает его более опасным, потому что он с легкостью распространяется через чихание и выделения из носа.
Стало известно, почему вирус по-разному влияет на молодых и пожилых: иммунологические исследования показали, что чем старше человек, тем выше вероятность, что сильнейший иммунный ответ на коронавирус будет именно в разгаре второй фазы болезни, поражающей легкие. На этом этапе клетки, призванные защищать организм от вторжения вирусов, начинают сами атаковать его. Иммунная система пожилых людей и так не очень эффективно борется с вирусами, поэтому люди старшего возраста оказались в крайне невыгодном положении: они легче заражаются и имеют повышенный риск развития разрушительного и запоздалого иммунного ответа. Однако данные были крайне неоднородными: у некоторых пожилых людей вообще не развивалось иммунного ответа, как будто в их генах крылась какая-то защита. Каждая копия вируса попадала в человеческий организм одним и тем же образом: путем применения «ключа» ко многим потенциальным «замкам», покрывающим клеточные мембраны тканей. SARS-CoV-2 пугающе легко связывается с ферментом АПФ-2[22], помогающим регулировать ток крови в тканях.
Коронавирус сильнее поражал мужчин, чем женщин, – возможно, это
