Центурионы - Жан Лартеги
Новый мир, кстати, не особо-то уютен. «Центурионы» пронизаны ощущением слома эпохи, конца привычного. Один из ключевых персонажей, аристократ с длинной родословной и фамильным замком, понимает это куда раньше своего привычного круга, и откровенно чувствует себя как муха в сметане. Другой решает, что нужно вести в Алжире такую войну, которая будет отвечать своему времени, когда война — скорее политика, чем боевые действия. Вообще, герои — просто-таки украшение книги. Всегда помнят, кто они и откуда (точнее, автор помнит) — и им не дают об этом забыть окружающие. Они все попали в парашютисты из разных слоев; кто-то в детстве был пастухом, а как чуть подрос — контрабандистом, другой из семьи рафинированного интеллектуала, третий — буржуа, и у каждого — множество социальных связей, багаж, который он тащит из прошлого, и рад бы бросить, но некоторые вещи с тобой всегда. Иногда кажется, это просто-таки социологический роман, слепок тогдашней Франции в её многообразии. Они неидеальны, они где-то эгоистичны, где-то нахальны, часто жестоки, но всегда очень убедительны.
Характеры их женщин пронизаны тем же ощущением, почти декадентским; иногда витающее в воздухе чувство достойной обреченности напоминает не военный роман, а нуар. А нуар — это место мужественных мужчин, женственных женщин и неизменно болезненных отношений между ними.
Многие вещи, которые кажутся нам сейчас почти общим местом в описаниях локальных войн, полупартизанских, полутеррористических конфликтов — в момент, когда о них писал Лартеги, ещё толком не были отрефлексированы. «Центурионы», раз уж мир и война изменились, снимают белые перчатки, а идеология и полевая дипломатия оказываются часто важнее дисциплины и конкретно тактических решений. Лартеги о многих вещах говорит очень откровенно, включая такие, что не происходи всё это в пространстве романа, героев обвиняли бы в военных преступлениях.
Прототипов, кстати, и обвиняли. Полковник Марсель Бижар, абсолютно прозрачный и широко известный во Франции прототип одного из главных «Центурионов», и при жизни и после смерти не был человеком, которого считало героем в едином прорыве всё общество. Его обвиняли и в пытках (что было правдой), и даже в причастности к изнасилованию (что, скорее всего, не так).
На родине Лартеги в представлении не нуждается. «Центурионы» там бестселлер, тиражи — миллионные. В США англоязычный перевод растащили на цитаты, его охотно читают военные в контексте партизанских войн и антипартизанской борьбы, а недавнее переиздание увидело свет с подачи генерала Дэвида Петреуса — пожалуй, наиболее квалифицированного и успешного командующего американским контингентом в Ираке.
Нам тоже есть, что почерпнуть из французского опыта в Индокитае и Алжире. В прошлом России много войн, похожих на Алжир и Вьетнам. И, вероятно, ещё немало будет. И многие мотивы «Центурионов» могли быть близки уже нашим центурионам 90-х, сражавшимся, защищая Рим, который предпочёл бы не заметить их жертвы. И как многим героям наших 90-х, центурионам Лартеги предстоят кампании, которые кончатся оглушительными поражениями или бесплодными победами. Ну что ж, и в поражении можно сохранять мужество и достоинство. Даже на грязных войнах — а войны становятся грязнее прямо на их глазах.
Лартеги настолько удачно сплёл художественный вымысел с документальными подробностями, что их часто невозможно разъять. И апофеоз этого подхода — письмо римского центуриона, открывающее книгу — убедительное, но являющееся в действительности мистификацией. Но… в конце концов, какая разница, что этого письма в реальности не было. Это художественная книга, и такое письмо — могло быть.
Эта книга посвящена Франции и её окраинам в 50-е годы, и представление о тогдашней реальности даст дополнительные преимущества при чтении, но её можно и нужно читать и так. Это блестящая психологически и исторически достоверная книга, глубокая и разумная. Я получил огромное удовольствие от чтения и желаю того же Вам.
Евгений Норин
Вступление
От автора
Я хорошо знал их, центурионов войн в Индокитае и Алжире. Одно время я был одним из них, затем, как журналист, сделался их наблюдателем, а порой — наперсником.
Я всегда буду привязан к этим людям, даже если когда-нибудь не соглашусь с тем курсом, который они изберут, но я ни в коей мере не чувствую себя обязанным давать общепринятое представление о них или идеализировать.
Эта книга — прежде всего роман, а персонажи в нём вымышленные. В крайнем случае, через какую-то характерную черту или случай, они могли бы напомнить того или другого из моих бывших товарищей, известных сегодня или умерших и забытых. Но нет ни одного персонажа, которого можно определить точно, не ошибившись. С другой стороны, факты, ситуации, бои почти все взяты из реальной жизни, и я старался придерживаться правильных дат.
Я посвящаю эту книгу памяти всех центурионов, погибших за то, чтобы Рим мог жить.
Жан Лартеги
Когда мы покидали родную землю, нам говорили, что мы идём защищать священные права, которые даровали нам столь многие наши граждане, поселившиеся за морем, и многолетние благодеяния наши, принесённые народу, что нуждается в нашей помощи и нашей цивилизации.
Мы смогли убедиться, что всё это истина, и, поскольку оно было истиной, мы без колебаний проливали нашу долю крови, жертвуя нашей юностью и нашими надеждами. Мы ни о чём не сожалеем, но в то время как мы здесь вдохновляемся этим умонастроением, мне говорят, что в Риме царят раздоры и заговоры, что предательство процветает, и что многие в нерешительности и смятении прислушиваются к мысли об уходе с этих земель и поносят нас.
Я не могу поверить, что всё это правда, и всё же недавние войны показали, насколько пагубными могут быть такие настроения и к чему они приводят.
Поспеши успокоить меня, прошу тебя, и скажи, что наши сограждане понимают нас, поддерживают и защищают, как мы сами защищаем славу Империи.
Если же всё иначе, если наши кости зря оставлены белеть в песках пустынь, пусть берегутся они гнева легионов!
Марк Флавиний,
Центурион 2-й когорты легиона Августа,
своему двоюродному брату Тертуллу в Риме[1]
Часть первая
ЛАГЕРЬ № 1
