О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе - Николай Прохорович Крыщук

Дело в том, что не было никакого – одного – Сани Лурье. Их было несколько, и различия между ними при внимательном всматривании оказываются довольно значительными.

Был Саня Лурье – друг, с которым выпивали, отмечали дни рождения, очень славно валяли дурака в Комарове. Об этом – о Комарове – отдельный разговор.

Был Саня Лурье – автор тонких, мудрых, блестяще написанных текстов.

Был Саня Лурье – автор текстов желчных, злых, иногда совершенно несправедливых.

Саня Лурье – политический публицист, с которым мы сходились далеко не во всем. И я об этом расскажу.

Конечно же, вспоминать хочется прежде всего простую человеческую дружбу.

С этого и начнем.

Вот передо мной фотография – мы с Саней в Комарове у каменной стенки, которую из эстетических, очевидно, соображений построили напротив входа в Дом творчества писателей, рядом со столовой. Поскольку в стене были оставлены какие-то маленькие окошечки, куда полагалось ставить цветы, то стенка эта сильно напоминала тюремную стену.

Но мы веселые. Саня с сигаретой в левой руке, оба мы держим одну тарелку с какой-то едой. Это мы по традиции несем из столовой закуску для вечерней выпивки. У Сани милое, доброе выражение лица.

На обороте – 1984–1985 год. Казалось бы, веселиться нет причин… Но в те поры в Комарове мы ухитрялись создавать свой мир, следуя любимому присловью Эйдельмана: «Макромир – ужасен, микромир – прекрасен».

Судя по тому, что Саня в свитере, я – в толстой фуфайке под джинсовой курткой, а через руку перекинут плащ, – на дворе поздняя осень.

Именно в это время – октябрь, ноябрь – несезон, когда желающих жить в Доме творчества было немного, мы туда и вселялись. Компания была узкая. Мы с женой – Татой Рахмановой, Саня один, Эля только наезжала, Зоя Журавлева.

Опасаюсь, что имя Зои Журавлевой многими нынешними читателями вспоминается смутно. Она умерла в 2011 году. А была Зоя человеком весьма и весьма незаурядным.

Я сейчас посмотрел в интернете – в «Лабиринте» есть только одна ее детская книга. Не увидел переизданий, жаль.

В последние годы ее жизни мы встречались редко и достаточно случайно. Она много времени проводила в Москве, сотрудничая со своими друзьями-учеными. Биологами как будто.

Как раз в эти годы – 1984–1985 – она почти безвылазно жила в несезон в Комарове и писала свою главную книгу – «Роман с героем конгруэнтно роман с собой». Термин «конгруэнтность», если верить «Википедии», в психологическом смысле – «цельность, самосогласованность личности», в математическом – «равенство, адекватность друг другу различных экземпляров или согласованность элементов системы между собой». Хорошо помню, сколько яростной энергии потратила Зоя, чтобы отстоять это слово в названии романа, выпускаемого «Советским писателем»… Отстояла. Зоя была человеком железным, когда дело касалось принципиальных творческих вопросов.

Скорее всего, это была осень 1985 года – кстати говоря, тогда понятно и наше хорошее настроение. Какие-то признаки перемен были уже заметны.

Роман у Зои шел тяжело. Она занимала двойной номер, и пол номера был устлан листами черновиков, разложенных в каком-то особом порядке.

Иногда Зоя впадала в тяжелую мрачность.

В один из таких моментов Саня написал стихи:

Нелюдима наша Зоя,

День и ночь молчит она.

В роковом ее простое

Нету смысла ни хрена.

Нету смысла, нету денег

И, когда на то пошло, –

Как Лурье, она бездельник,

Как Лурье, она трепло.

Но в светлые периоды Зоя – Зойчик, как звал ее Саня, – была сурово весела и остроумна. Именно она придумала «Общество наоборотников», в которое входила кроме уже перечисленных давняя подруга моей жены переводчица Аза Ставиская, тоже жившая в эти месяцы в Доме творчества. Был сочинен даже гимн общества.

Идея состояла в том, что время от времени на прогулках по Комарово мы делали поворот кругом и шли дальше спинами вперед. К изумлению редких прохожих. И – всё. Никакой идеологии.

В эти же месяцы живал в Комарове Дима Притула, Санин приятель, да и мой тоже. Врач и писатель, оригинальный летописец своего города – Ломоносова-Ораниенбаума. Приезжал Коля Крыщук, с которым Саня был близок. И тогда они довольно крупно гуляли – без нашего участия.

Жил в это же время в Доме творчества поэт Сергей Давыдов, очень славный человек. Он был парализован после инсульта, с трудом говорил, но голова была совершенно ясная, и он сочинял очень смешные стихи под названием «тоники», поскольку все они начинались со словосочетания «То не…».

Один из «тоников» был про нашу компанию.

Надо знать, что директором Дома творчества был человек по фамилии Рысс, весьма корпулентный мужчина. «Тоник» был такой:

То не Рысс изменяет свой абрис,

Увидав Журавлеву в белье,

То убежища в койке у Андрес

Попросил изнуренный Лурье.

Никакого эротического смысла в этих стихах искать не следует.

Зоя страдала бессонницей и, утомившись борьбой с конгруэнтностью, выходила прогуляться по коридору, поскольку, как было сказано, пол ее номера занят был рукописью.

Александре Львовне Андрес – прекрасной переводчице с французского – было под семьдесят. Она Саню любила и по доброте сердечной позволяла ему иногда поспать днем в ее номере, чтобы он мог отдохнуть от мирской суеты.

Разумеется, мы виделись не только в Комарове. Просто это наиболее идиллические воспоминания, когда можно было в известной степени замкнуться в «микромире». И Саня был расслаблен и добродушен.

Он и в городе в домашней обстановке бывал таким же. Помню, как на моем дне рождения трое гостей – Саня, Миша Эфрос, муж Нины Катерли, и наш общий друг Миша Петров, физик и автор недурной прозы, – заложив большие пальцы за воображаемые жилеты, дружно плясали фрейлехс.

На дни рождения Саня иногда писал мне стихотворные поздравления.

Одно я приведу, не из тщеславия, а потому, что это повод для серьезного разговора. 23 декабря 1985 года мне исполнилось пятьдесят лет. И Саня написал вот что:

Век Якова дошел до середины,

И полдень бьют небесные часы.

Так далеки почтенные седины

До рыжеусой Яшиной красы!

Рука тверда, неумолима челюсть,

Концепция свежа, как флёрдоранж,

Пусть знает императорская челядь,

Что выиграет Гордин матч-реванш!

Недолго Николаю чемпионом

На площади позировать. Картечь –

Не аргумент в пылу дискуссионном.

Непобедимы только мысль и речь.

В беде не бросит Яша декабристов,

На площадь к их растерянной гурьбе

Он высадит отряд парашютистов[1]

И скажет он царю: «Ужо тебе!»

И победит с огромным перевесом,