Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
Хотя убитые и неподсудны,
Но следствие бы мистер учинил,
Да только вот у рейнджеров в подсумках
Нет дактилоскопических чернил,
Которые бы пальцы испятнали…
По правилам палаческих наук,
Проверенным недавно во Вьетнаме,
Геваре отрубили кисти рук,
Потом заспиртовали деловито.
Был прислан за руками вертолет,
Сопровождая их в Ла-Пас, как свита,
Забил кабину оголтелый сброд.
Завершена двухлетняя охота…
Но разве им понять, зачем герой
Взял на себя прикрытие отхода
Всей группы, там, в Игере, под горой?!
Все кажется его убийцам странным,
И руки мертвые в плену стеклянном,
Пожалуй, угрожающе чисты.
Зачем исчез однажды из Гаваны,
Сложив с себя высокие посты?
Зачем индейцам, нищим и неверным,
Он сердце, нервы, все отдать готов?
Зачем? Зачем? Зачем?
Да разве черви
Когда-нибудь могли понять орлов!
Трубит весь мир, что нет его на свете,
Однако рейнджеры взвели курки:
Им все мерещится, что руки эти
Еще сумеют сжать им кадыки.
Ты помнишь —
«Призрак бродит по Европе» —
Из Манифеста вещие слова?
Он вырос, он историю торопит,
Он властно предъявил свои права.
В двадцатом веке «Призрак коммунизма»
По Азии, по Африке идет,
И по Америке шагает призрак,
Что будет трудно, зная наперед.
Сегодня этот образ не расплывчат,
В разведках – перечень его примет,
Листовками товарищей он кличет,
Комбинезон он носит и берет.
След башмаков впечатывая грубо
В песок пустыни или мох болот,
Он начал с малой партизанской группой
Большой освободительный поход.
Романтики!
Мечтатели!
Поэты!
Отчаянные, добрые сердца.
Их молодые жизни, как кометы,
Пылать готовы, лишь бы не мерцать.
Им кажется, что будет повторяться
Кубинская победа каждый раз.
Вперед!
На штурм!
В подпольном писке раций
Им только этот слышится приказ.
Кубинцы, перуанцы, боливийцы
Идут, не зная отдыха и сна.
Креольские насупленные лица,
И вдруг – балтийских глаз голубизна!
Да, с ними по дороге испытаний,
Сквозь душный зной и сквозь холодный дождь
Под псевдонимом партизанки Тани
Идет немецких коммунистов дочь,
Идет навстречу участи жестокой,
Подняв над светлой головой ружье,
И Рио-Гранде мутному потоку
Стать суждено Петрищевом ее.
Я чувствую условность параллелей,
Но время их проводит тут и там.
Отряд Гевары так далек от цели,
И враг за ним шагает по пятам,
А я на сердце ощущаю жженье,
Так, словно сам в Боливии умру,
Так, словно в сорок первом, в окруженье
Бреду в бреду к товарищам, к Днепру,
Босой, оборванный, в помятой каске,
Шагаю к киевскому рубежу,
Но клятву повторяю по-испански,
Как будто из Мадрида ухожу.
Несчастье бесит, набухают раны…
Теперь на рубежах иной земли
Попали в окруженье партизаны,
А Че Гевару в плен поволокли.
Запомни, современник:
Это было
В недавнем шестьдесят седьмом году.
Его в сплетенье солнечное били,
А он «Мы победим!» шептал в бреду.
Его расстреливали душной ночью,
Всех коммунистов яростно кляня.
Старательно в него стреляли, точно,
Как если бы в тебя или в меня.
Потом рубили руки
И галдели
Затем, чтобы не слышать хруст костей
Те руки, что оружием владели
И по головкам гладили детей,
Те руки, что могли махать мачете,
Рубя тростник,
Рубя тростник,
Рубя тростник до судорог в плече.
Те руки, что на банковском билете
Поставили скупую подпись:
«Че»,
Те руки, что легко стихи писали
И у костров светились на огне,
Те руки, что в Москве, в Колонном зале
Однажды пожимать пришлось и мне.
Короткое рукопожатье правой
Руки Гевары, жгущейся огнем,
Еще, наверно, не дает мне права
Как о знакомом вспоминать о нем.
Я только современник.
Разве мало?
А может, и предшественник.
Хоть нам
Кичиться первородством не пристало,
Гевара говорил об этом сам,
О том, что мы, в окопах Сталинграда,
В десантах
И штурмуя города,
Предсказывали штурм казарм Монкада
Фиделю Кастро, юноше тогда.
Карпаты наши были Сьеррой тоже,
Встречалось в сводках – «партизаны Че»,
И так же враг грозился уничтожить
Смоленских молодых бородачей.
Не потому ль на митинге в Колонном,
Как латами, гремя комбинезоном,
Как будто только что сошедший с гор,
Смотрел на Рокоссовского влюбленно
Тот странствующий рыцарь и майор?!
Я свято берегу воспоминанье,
Что бородач был бледный, молодой,
Что била током, пальцы мне сминая,
Сухая и горячая ладонь.
У нашего врага определенно
Приемы пропаганды не новы —
Где мир вставал, проклятьем заклейменный,
Там раздавался вопль: «Рука Москвы!»
Рука Москвы – в безмолвье забастовок,
Рука Москвы – в подъятых кулаках,
Рука Москвы – в порхании листовок,
Рука Москвы – в навалах баррикад.
Но мы-то, москвичи, побольше знаем:
Стремленья века виноваты в том,
Что где-то ало запылало знамя
И объявился человек с ружьем.
Вдруг – яхта «Гранма»,
Высадка на берег,
И полк от горстки храбрых побежал.
В Карибском море, между двух Америк,
Тогда вонзилась Куба, как кинжал.
Но разве рукоять того кинжала
(Мачете звался он, а не булат!)
Далекая рука Москвы держала,
А не Фидель, солдат и адвокат?
С ним было десять молодых кубинцев,
И был Гевара, аргентинский врач,
И самодельным порохом клубился
Плацдарм удач и первых неудач.
А вы – «рука Москвы!»
Да это ж просто
Газетный выверт, устарелый трюк,
На то, чтоб в мире все собрать геройство,
Самой Москве – и то не хватит рук.
Она свои уставы и науку
Навязывать не станет никому,
Но тем, кто борется, протянет руку
И всем поделится, что есть в дому.
Америки Латинской путь
