Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
Необыкновенная женщина, не похожая ни на одну из тех, кого я встречал в продолжение своих долгих скитаний! Ей очень хотелось рассказать мне историю своей жизни, в которой, однако, не было ничего интересного, кроме тона, каким она говорила. Нина была дочерью некого Паленди, знаменитого шарлатана, сбывавшего свои снадобья и притирания на площади Святого Марка. По словам сеньоры, отец отдал ее одному танцовщику по имени Бергонзи, отъявленному обжоре, которого я помнил, так же как и ее отца. Про этого Бергонзи говорили, что он больше полагается на свои челюсти, чем ноги, и это было недалеко от истины. После своего вполне откровенного рассказа Нина отпустила меня, пригласив к ужину. «Я предпочитаю ужин завтраку и обеду, – добавила она. – Мы сможем изрядно напиться!»
Эта женщина, если говорить только о внешних достоинствах, была в высшей степени соблазнительна. Однако я всегда полагал, что для возбуждения любви одной лишь красоты мало. Я не мог себе представить, как вице-король Каталонии мог страстно увлечься подобным созданием. Несмотря на всю свою привлекательность, Нине не удалось вскружить мне голову. Однако же на закате, частью из чистого любопытства, а частью по привычке праздности, я все-таки отправился к ней. Дело было в начале октября, но жара стояла, как у нас в августе. Сеньора дремала в саду рядом со своим чичисбеем. Их одежды являли собой полнейшее неглиже, а позы – откровенную непристойность: ножки сеньоры располагались выше головы, а приживальщик показывал как раз ту часть тела, в которую торговец получил столь чувствительный пинок. До того, как подали ужин, Нина развлекала меня непристойными историями, в коих она по большей части сама и была главным действующим лицом. А ведь ей не исполнилось еще и двадцати двух лет! Наконец мы сели за стол. Мясо было восхитительно, вино превосходно, сервировка – отменной роскоши. Фривольные темы возобновились, и я чувствовал, что скоро от слов перейдут к делу. Однако я не ощущал необходимого в подобных обстоятельствах расположения и, когда подали десерт, сделал даме прощальный реверанс. Провожая меня, она сказала:
– У вас озабоченный вид, как у трагического актера. Я не люблю, когда в обращении со мной испытывают неловкость, запомните это. А завтра вечером я опять жду вас.
– Невозможно! У меня уже взято место, и завтра я уезжаю.
– Это ошибка, мой дорогой, вы уедете не раньше, чем через восемь дней, когда я отправлюсь в Барселону.
– Срочные дела…
– Не отговаривайтесь. Вы никуда не уедете. И не перебивайте меня. Я не потерплю, чтобы мной пренебрегали.
Тем не менее я ушел, полный решимости уехать из Валенсии, что бы она ни делала и ни говорила. На следующее утро я отправился к ней с визитом, полагая его последним. Она встретила меня с притворным огорчением:
– Молинари занемог, и нам придется ужинать вдвоем. А потом развлечемся картами. Говорят, вы большой мастер в этом деле, посмотрим. Кроме того, мы можем погулять по саду, а завтра…
– Сеньора, к моему великому огорчению, завтра я буду вынужден покинуть вас.
– Вы шутите!
– У меня взято место на семь часов утра.
– Ошибаетесь. Я заплатила вознице, и он в моем распоряжении на восемь дней, вот его расписка.
Все это было произнесено тоном милой любезности, которая хотя и не допускала возражений, но в то же время не могла не нравиться мне. Что оставалось, как не уступить ее капризу? Однако благоразумие советовало мне соблюдать осторожность, и я спросил:
– Но ведь ваш Аргус не замедлит известить графа Риэлу о сегодняшнем ужине?
– Тем лучше.
– Вы хотите сказать, тем хуже.
– Может быть, сударь считает, что это скомпрометирует его, или же сударь просто испугался?
– Если я и боюсь, то единственно за вас. Мне не хотелось бы явиться причиной разрыва, неблагоприятного для вас.
– Вы очень деликатны, но можете не беспокоиться. Чем больше я буду злить старого графа, тем сильнее он станет любить меня, а примирение после каждой ссоры обходится ему недешево.
– Ах, так! Значит, вы не любите его?
– Мне? Любить его? За кого вы меня принимаете? Человека, у которого я на содержании!
– И который осыпает вас подарками, какие только можно вообразить. К тому же ради вас он пренебрегает влиятельнейшими особами всей Испании.
– Но взамен он может удовлетворять свою безумную страсть, или вы полагаете, что это доставляет мне удовольствие?
– Вы рискуете прослыть неблагодарной.
– А мне наплевать, что будут говорить! Я соглашаюсь любить графа… чтобы разорить его. К несчастью, он настолько богат, что я уже потеряла всякую надежду.
Она велела принести карты, и мы уселись за примиеру, игру настолько сложную, что в ней бесполезны и ловкость, и умение. Остается представить все воле случая. Я проиграл дюжины две пистолей, которые выложил с улыбкой, беспечной лишь с виду, принимая в соображение состояние моих финансов. Нина, смеясь, забрала выигрыш и обещала мне возможность отыграться. Ужин был восхитителен и неоднократно прерывался эротическими движениями. У этой странной женщины чувства были развиты нисколько не более, чем сердце, – она предавалась наслаждению с холодной грубостью. Весь следующий день я провел возле нее, и мы возобновили игру. Уже через несколько дней в моем кошельке появилось триста пистолей, в которых, понятно, у меня была большая нужда.
Наконец, сеньора получила от своего любовника уведомление, что может без опасений ехать к нему в Барселону. Король приказал епископу считать Нину особой, причисленной к городскому театру, и ей было позволено провести там всю зиму под условием пристойного поведения. Сообщая мне эту новость, Нина сказала: «Теперь вы можете ехать, но не забудьте явиться ко мне в Барселоне и бывать у меня каждый вечер, но никак не раньше десяти часов. В это время граф избавляет меня от своего общества».
Само собой разумеется, что я не воспользовался бы сим приглашением, если бы не те пистоли, которые она так охотно проигрывала мне. Я покинул Валенсию за день до ее отъезда и согласно нашей договоренности ждал в Таррагоне, где мы провели вместе ночь. В Барселону мы въехали по отдельности, и я остановился в гостинице «Санта Мария». Хозяин, уже уведомленный о моем приезде, встретил меня с наивозможной предупредительностью и, напустив на себя таинственный вид, сказал, что получил приказ удовлетворять все мои желания. Эти действия дамы показались мне весьма неосторожными. Правда, внешность хозяина свидетельствовала о привычке к подобным делам, а его манера держаться показывала, что этот человек умеет молчать. Но, с другой стороны, Нина находилась под
