Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
Множество маленьких экипажей разбросано по всем кварталам, и ими пользуются как для загородных прогулок, так и для поездок на три-четыре дня вплоть до самой Барселоны, то есть на расстояние пятидесяти лиг. Если бы я не опасался неудобств подобного путешествия, то непременно посетил бы провинции Мурсию и Гренаду, где виды природы, как рассказывают, превосходят самые значительные красоты у нас в Италии.
О, испанская нация, сколь великого сожаления ты достойна! В самих благах, коими одарила тебя натура, заключена причина твоего жалкого существования. Природные красоты и богатства взрастили безразличие и небрежение, а золотые рудники Мексики и Перу породили предубеждение и надменность. И кто может усомниться в том, что сей стране необходимо возрождение, которое может явиться лишь как следствие иноземного нашествия, кое зажгло бы в сердце каждого испанца огонь любви к отечеству и соревнования? Если Испания и займет когда-либо славное место в великой европейской семье, есть поводы опасаться, что произойдет это ценой ужасного потрясения. Один лишь порох может пробудить сии застывшие в бронзовой окаменелости души.
Однажды, развлекаясь зрелищем боя быков, я заметил невдалеке хорошенькую женщину, выделявшуюся изящными манерами и безупречно одетую. Оказавшийся по соседству человек ответил на мой вопрос:
– Так это же знаменитая Нина!
– А чем она знаменита?
– Если вы ничего не знаете, то и рассказывать слишком долго.
Через некоторое время к моему собеседнику подошла какая-то благообразная личность, и они принялись тихо переговариваться. Наконец сосед объявил, что донна Нина желает знать, кто я такой. На сие я отвечал, обращаясь уже к посланцу, что, если дама позволит, почту за честь самому засвидетельствовать ей свое почтение.
– Судя по вашему выговору, сударь, вы итальянец.
– Да, сударь, я родом из Венеции.
– Значит, вы соотечественник этой дамы, – и, отведя меня в сторону, он добавил: – Сеньора Нина танцует в театре. Генерал-губернатор Каталонии граф де Риэла сильно увлечен ею, и она вот уже несколько недель живет в Валенсии под особым покровительством самого графа.
– Почему же она не в Барселоне вместе с Его Превосходительством?
– Дело в том, что ради общественной благопристойности епископ потребовал ее удаления.
– И эта дама ведет широкий образ жизни?
– Граф предоставляет на ее содержание пятьдесят дублонов в день, и, несмотря на все свои безумства, она не в состоянии истратить такие деньги.
– Полагаю, в Валенсии это действительно не так просто.
Польщенный вниманием подобной женщины и любопытствуя поближе рассмотреть ее, я с нетерпением ожидал конца представления, но даже и в мыслях не имел, что связь с нею приведет меня на край гибели.
Когда зрители стали расходиться, я направился засвидетельствовать свое почтение сей прелестнице. Она встретила меня милым взглядом и с фамильярностью положила ручку на мое плечо. Я сопровождал ее до экипажа, запряженного шестеркой отменных мулов, и, прежде чем проститься, она сказала, что ждет меня на следующее утро к завтраку. Легко представить, что я старался не пропустить назначенное время. Нина занимала очень красивый особняк с парадным двором и садом, ливрейными лакеями и пышной обстановкой. Повсюду бросалась в глаза лишенная даже малейших признаков вкуса роскошь. Пока я пробирался сквозь рой сновавших во все стороны камеристок, соперничавших друг с другом в элегантности, из соседней комнаты донесся пронзительный голос – это была сама сеньора. Она осыпала оскорблениями какого-то беднягу торговца, явившегося с модными товарами. После первых любезностей, обращенных ко мне по-итальянски на жаргоне истинного борделя, дама пожелала узнать мое мнение о кружевах, которые этот дурак-испанец (тут она указала на него) хочет выдать за самые красивые и дорогие. Я уклонился, сославшись на незнание, и добавил, что в подобных предметах женщины понимают много лучше. «Этот болван не разделяет ваше мнение, кавалер, и даже осмеливается спорить со мной». Здесь торговец проявил некоторое неудовольствие и раздраженно возразил, что если его кружева не нравятся, то их лучше оставить для других персон. «Да разве кто-нибудь решится надеть такое отрепье?» – отвечала Нина и, схватив большие ножницы, разрезала кружева на куски. Торговец же смотрел на это с улыбкой. Однако человек, который сопровождал вчера даму на бой быков и занимал при ней место чичисбея, заметил, что жалко губить такие прекрасные вещи.
– Это тебя не касается, музыкантик.
– Сеньора, – возразил сей приживальщик, некий Молинари, гитарист по роду своих занятий, болонец и превеликий интриган, – в Барселоне вас и так уже почитают безумной. А что подумают здесь, в Валенсии?
– Не твое дело, болван! – и с этими словами она ударила его кулаком по лицу. Молинари, однако, нимало не смутился и ответил известным словом, коим столь красноречиво называют женщин дурного поведения. И что же? Представьте себе, Нина расхохоталась и, повернувшись к торговцу, немало пораженному сей сценой, сказала: «Ладно, пиши счет». Ловкач же хорошо понимал, что в гневе не рассуждают, а считают и того менее. Сеньора поставила свой росчерк и ударом ноги под зад выставила торговца, крикнув ему вслед: «Отправляйся за деньгами к моему банкиру!» Лицо сего честного человека, выражавшее одновременно и удовлетворение выгодной сделкой, и унижение от полученного пинка, являло собой вполне комическое зрелище. Вслед за ним удалился и Молинари, опасаясь, вероятно, такой же участи.
Как только мы остались одни, сеньора распорядилась подать шоколад.
Я не знал, как держать себя, поскольку был и поражен, и в то же время едва сдерживал смех. «Не удивляйтесь, что я так обошлась со своим гитаристом, – совершенно спокойным тоном обратилась она ко мне. – Этого бездельника граф Риэла поставил сюда шпионом. Я нарочно дурно обращаюсь с ним. Ведь, подставляясь под мои тумаки, он
