Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Фотки твои из Чусового прелестны, зазывы соблазнительны, может, Бог даст, и съездим когда, а когда? Когда ребята подрастут или вместе с ними. Поля нынче осенью пойдёт в первый класс, то есть, кому сказать, осенью 1990 года, но она уже сейчас говорит, что учиться не хочет, а хочет только играть и затем сразу замуж, поскольку считает, что женихов вокруг неё дополна. Программа у неё хорошая, намерения здоровые, ничего не скажешь, вот только жизни бы им ещё хоть на поколение Господь отпустил.

В Овсянке всё подросло, лесисто и травянисто в огороде стало. Приезжай, работой обеспечу, а вина нет, разве что самогонкой гробовозы порадуют.

Добиваюсь я реабилитации, пусть и посмертной, деда и отца. Есть Господь, есть! Это он не давал мне закончить «Поклон». Ныне мне попало в руки «дело» деда и отца, и вот тут-то и конец книге будет, тут-то и последняя глава её. Посмотрел тюремные фото отца и деда — слёзы прошибли меня, и всё-то я им на веки вечные простил. Может, и Господь-милостивец простит этих непутных, гулёвых мужиков, которые и сами горазды были путать свою жизнь, а лучшая в мире власть и самая любимая в мире партия и вовсе их запутали.

Ну вот, хотел маленько написать и разбежался, взял утром-то разгон и не могу от стола подняться, снег сегодня выпал белый, и морозец малый.

С наступающим Новым годом тебя и твое стойкое семейство, ещё, надеюсь, пока не перешедшее границу эстонского государства за продуктами питания. Здоровья, работы по сердцу, тихой молитвы и радостей больше, чем горестей.

Обнимаю. Виктор Петрович. Марья Семёновна, Поля и Витя подсоединяются.

1990 год

24 января 1990 г.

Красноярск

(Адресат не установлен)

Уважаемый тов. Струнников!

Ваше гневное и во многом справедливое письмо переслали из Верховного Совета мне. Я хотел бы переслать его в газету — еженедельник «Ветеран» — если Вы не возражаете. Я попрошу его напечатать, чтобы дать укорот некоторым «героям» из «политобоза».

«Везде хорошо, где нас нету», — гласит русская пословица. И на фронте, и в тылу было ох как тяжко. Только на настоящем фронте, то есть на передовой, только в настоящем тылу, то есть на производстве, у станка.

В Вашем страшном городе, когда ставился там завод и станки работали под открытым небом (с каким героическим пафосом это показано в нашем «киношедевре» — «Вечный зов!») — уже в конце сорок третьего года многие люди, особенно ребятишки и женщины, не возвращались со смены. Они замерзали на пути в рабочие бараки, и весной на территории завода вытаяли десятки тысяч трупов. Их сгребали лопатами, граблями в кузова и хоронили в общих ямах — так ставил «на крыло» нашу побитую авиацию комбинат Вашего, ныне сверхзагрязнённого, смертельно больного города. А он не самый грязный в стране. Есть грязнее, и много грязнее.

Но и на фронте, голубчик мой, Струнников-гневный, многие и очень многие из первого боя не возвращались. Раненых часто и очень часто бросали замерзать, а иные бедолаги, и до фронта не доехав, погибали. А уж паёк наш. Господи! Если бы не «бабушкин аттестат», то есть если бы мы не воровали, не мародёрничали, то все и позагибались бы с голодухи.

Да, нам полагалось кило хлеба на день (у немцев 600 граммов), но часто вместо хлеба выдавали два клёклых сухаря, да ещё селёдку к ним добавят в безводной местности. Немцам к 600 граммам давали сливочное масло, галеты, печенье, сахарин и т. д., и т. п., а нам затыкали горло этой пайкой. Анекдот фронтовой тогда родился: немцы по радио агитируют: «Рус! Иван! Переходи к нам! У нас шестьсот граммов хлеба дают!» А в ответ: «Пошёл ты на хрен, у нас кило дают и то не хватает!»

Я рядовой окопный, трижды раненый боец (пишу и работаю с одним зрячим глазом, поэтому на клетчатой бумаге), не пользуюсь подачкой — а это именно подачка — больше слов, чем харчей, хотя и прикреплён к магазину, где ублажают инвалидов войны (я инвалид 2-й группы), у меня пенсия персональная — 152 рубля. Инвалидной книжкой я воспользовался всего несколько раз — при безвыходном положении. Так же ведут себя и мои собратья-фронтовики, а наглеют «политобозники» из армии Брежнева — Вы правы. Они и на фронте хорошо жировали.

Сам будущий вождь был большой спец по молодым бабам, да больше ему и заниматься нечем было, как щупать медсестёр и околофронтовых пэ-пэ-жэ.

Нашего брата, истинных окопников, осталось мало (и я пишу Вам из больницы), конечно, не все, далеко не все они вели себя достойно в послевоенные годы, многие малодушничали, пали, не выдержав нищеты, унижений — ведь о нас вспомнили только 20 лет спустя после войны, и коли Брежнев бросил косточку со своего обильного стола, наша рабская кровь заговорила, и мы же готовы целовать руку благодетеля, забыв добрый совет великого русского поэта: «Избавь нас, Бог, от милостей монарших и от щедрот вельможных отведи».

Но — «не судите да не судимы будете!»

Всех чохом загребая, Вы обижаете и тех, кто вынес эту жизнь такой, какой она ему досталась, и несли свой крест мои собратья, да и несут ещё стоически, пусть и рабски, но никого не объедая и не ушибая. У меня осталось семеро друзей на этой земле — в одном взводе работали, муки принимали такие, что и вспоминать о них тяжко. А унижение! А обиды! А наветы! А объедаловка! Ох-хо-хоооо! — армия-то, в принципе, не изменилась, любуйтесь на нее! Дивуйтесь! Так вот, из семи моих собратьев по окопу один лишь в большие начальники вышел. Ныне все пенсионеры, никто ни разу не сидел в тюрьме, не украл крошки хлеба у государства, не спился, не разрушил семьи.

Не надо их обижать, иначе Вас Бог обидит! А он за нас, Бог-то, раз сохранил нас в таком пекле, каким была Отечественная война. Как и во всём обществе, среди ветеранов есть и сволочи — они и на фронте были сволочами, шакалами, но достойных людей больше.

Жду Вашего разрешения отослать Ваше письмо в «Ветеран». В ответе имя, отчество и точный адрес должны быть.

Извините за почерк. Устал. Да лучше и не умею. Кланяюсь.

Виктор Астафьев

28 января 1990 г.

Красноярск

(С.Н.Асламовой)

Дорогая Светлана!

Получил я книги и письмо Ваше — спасибо! Сам я попал в проруху, в заразной Москве на съезде подцепил грипп, с лихой температурой сутки лежал до дому и здесь с ходу в больницу. Начались осложнения на сердце. А я так разогнался в работе над романом! Мне бы ещё неделю-две до съезда и кончил бы черновик первой книги, а теперь работоспособность утеряна, за столом занимаюсь пустяками, на роман ведь крепкие силы нужны. Боюсь, что зима так и пройдёт в недомоганиях.

Света! У меня большая просьба к тебе и издательству: если ещё не поздно гонорар за мою книгу из «Юношеской библиотеки» пусть переведут на счет Иркутского детского фонда, туда, куда перевели деньги от фантастики.