Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
Но попробуй отстань от Сорокина! Он будет тяготеть над Ивановым еще почти весь следующий 1919 г. И уж если от него и его скандалов не мог отделаться сам Колчак, то что говорить о 20 с небольшим летнем Иванове? И нам очень хотелось бы верить, что скандальную пьесу «Гордость Сибири Антон Сорокин» он написал все с той же целью – отстраниться, наконец, от «гения» и «короля сибирской литературы», оградить свою индивидуальность от его тлетворного (графоманского?) влияния, не стать вторым Сорокиным. И можно заодно и от второго учителя дистанцироваться, от Горького. Да и не от одного его. В рубрике действующих лиц этого памфлета целый список таких «лиц», к которым автор особой симпатии не испытывает. Курганского недавнего лит. учителя Худякова и того пожалел меньше всех. «Просто жулик, имея семь детей – стихи не попишешь». Может, потому, что сохранял членство в партии «социал-революционеров», тоже попавших в список в качестве собирательного героя. Это «рыбоподобные люди с головами сирен, хвост золотой с надписью “Земля и воля”, почти всегда в воде, в критические минуты закрывают хвостом глаза, отчего попадают не туда, куда нужно». Видимо, давал понять Иванов, принадлежность к ним лишала писателя последних крупиц таланта, и Худяков в его характеристике всего лишь «брюнет в темных очках, особенно пикантен в темноте». Впрочем, отношений с ним Иванов не прекращал и после переезда, переписываясь с Худяковым до марта 1920 г., смерти поэта. И в феврале 1918 г., возможно, когда создавалась эта пьеса, дружески ему писал, сообщая о выходе «Сборника пролетарских писателей» с его стихами и своими рассказами, давал петроградский адрес для выписки своего экземпляра. Также дружески («Дружище!») писал и второе письмо, где были иронически-шаржевые характеристики П. Оленича-Гнененко и М. Плотникова, в пьесе тоже представленные. В письме П. Оленич-Гнененко предстает лишь «чемпионом Западной Сибири по выжиманию тяжестей» и поэт, чьи стихи – «помесь Микулы Бахаря с Опацким и Пуришкевичем». Кстати, именно у Оленича-старшего есть газетный памфлет со сходным названием: «Гордость Сибири». В пьесе о нем не столь едко: «Стихи пишет днем и ночью. Богатырь, несет правду и справедливость. Новый Диоген». Плотников в письме описан щедрым пером портретиста: не забыта верхняя губа, пенсне, пробор, пиджак, платок. Вся эта словесная живопись оправдана только одним – повеселить курганского друга. Ибо в пьесе в списке действующих лиц Плотникова нет, хотя по ходу ее он появляется, произнеся несколько реплик.
Пьеса была написана до июня 1918 г., т. е. еще при «первой советской власти», существовавшей в Омске с 30 ноября 1917 по 6 июня 1918 г. Но в списке действующих лиц пьесы нет большевиков. Зато среди однозначно отрицательных социал-революционеры (эсеры), «социал-демократы» (меньшевики) и «Сибирское правительство» – «Беспитательная трава, употребляемая как потогонное средство». Временное правительство автономной Сибири (ВПАС) появилось еще в январе 1918 г. во главе с П. Дербером, членом партии эсеров. Потому и появилась «Гордость Сибири Антон Сорокин» – еще и как отражение этой многопартийности, как хор различных голосов, смотр политических и литературных сил и коллективный шарж одновременно. Такая терпимость большевиков к инакомыслию, за полгода своей «первой» власти проявивших сверхмягкость к заговорщикам и саботажникам, стала хорошей почвой для расцвета творчества. А значит, и различных СМИ. Куда уж дальше, если всю весну 1918 г., вплоть до белогвардейского переворота, в разных районах продолжали выходить кадетские, эсеровские, меньшевистские и т. п. газеты, более или менее терпимые советской властью. Бывало, что терпение кончалось. Так, в марте типография «Земля и воля», принадлежавшая эсерам, была «национализирована» специальным постановлением совета и передана Омскому совнархозу. А в этой типографии работал, точнее, продолжал работать, несмотря на парад партий и властей, Иванов. И вдруг такая новость. А в середине апреля выходит газета «Согры», примерно на две трети состоящая из его произведений. Логично было бы предположить, что он решил воспользоваться новым статусом типографии – о его отношении к эсерам мы уже узнали из его пьесы. Кстати, так нигде и не опубликованной, оставшейся в архиве, по причине либо ее «сорокиноцентризма», либо белогвардейского переворота. Иванов здесь был в ударе: на первой же полосе «Согр», сразу под названием газеты, значилось объявление о его новой пьесе, но уже совсем другого рода – «Черный занавес». Похоже, этот период – первой половины 1918 г. – стал для Иванова «драматургическим», театральным, «балаганным», так как в «Истории моих книг» он рассказывает еще и о двух других пьесах. И не та же ли театральность отзывается еще в одном начинании Иванова – организации «Цеха пролетарских писателей и художников», за громким названием которого стоял все он же, Иванов. Ну и, конечно, – куда же без него! – Сорокин.
Итак, 15 апреля 1918 г. в омских киосках появляется новая газета с названием «Согры». Энергичный, на глазах поправившийся Иванов думает о боях литературных, совершив настоящий подвиг – сделав целую газету практически в одиночку. Своим произведениям он дал выдуманные фамилии: «К. Тулупов», «Вакула Кедров», «Никон Шатунов», «Алешкина кооперация» (позже «Алешка»), «Марк Ступин». И только рассказ «Шантрапа» он подписал своей фамилией: «Всеволод Иванов», поместив его на самый разворот газеты, на вторую и третью полосы. Программа, точнее, «Выписка из Устава Цеха», помещена в самом конце «Согр». На первый план там выходил пункт «драматургический». Тем более что Иванов как раз увлекся писанием пьес, и «Черный занавес», «Новая пьеса времен русской революции 1917 г. Драма в 3-х актах Вс. Иванова», вошел в «Согры». Очень хотелось привлечь зрителей сюжетом о молодом предводителе забастовщиков, влюбившемся в супругу владельца фабрики. Но зрители на спектакль не пришли. Кроме посетителей квартиры Антона Сорокина: Ю. Сопова, А. Оленича-Гнененко, П. Дорохова, И. Славнина «и еще двух-трех писателей». Играли же… соседи по его дому на ул. Провальной, ребята, которые «чем-то спекулировали на толкучке».
Рецензия на «Согры» носит на себе отпечаток впечатления от «Черного занавеса». Ее автором Иванов уверенно считал поэта Ю. Сопова. Иванову вдвойне обидно было прочитать такую оценку от своего соратника. К той злосчастной рецензии на ивановские «Согры» и спектакль он поставит эпиграфом: «Ходит птичка весело / По тропинке бедствий, / Не предвидя от того / Никаких последствий». Увы, прежде всего эти слова нужно отнести к Сопову и его нелепой гибели в августе 1919 г.
Но о ком можно сказать, что ему было легко в эти суровые годы? Уж точно не о Всеволоде
