Театр и военные действия. История прифронтового города - Валерий Альбертович Ярхо
Очарование русской природы недолго поддерживало настроение. В Песках молодец захандрил. По записям заметно, как он томится своими первыми взрослыми желаниями и полной невозможностью их реализовать. Все знакомые девочки остались в Москве, а в Песках компании он себе не нашел:
«16 июля. Folie. Скука и сплошной бред. Что я здесь, собственно говоря, делаю? Общество матери и двух старух[93], интересующихся кошками, – красота! Из рук вон плохое питание: гречневая каша, похлебка, черный хлеб. С утра до ночи идиотские разговоры о еде, о пустяках. Особые таланты интеллигентов в деревне – говорить только о глупостях.
…Все меня раздражает, а мать в особенности. Идиоты! Понравилось здесь, а! Идиоты, не достигшие за многие годы жизни ничего больше, чем житье на лето в Песках, с плохо организованным питанием и благодушными разговорами! Все это меня бесит. Нет, для деревни я не сделан. Чертовски хочется в Москву. Всё дело в людях. А люди здесь – идиоты…
…Мать боится газов и бомбежек, я хочу в Москву».
Стенаний «В Москву, в Москву» в дневниках Мура хватило бы на трех сестер Прозоровых, во всех четырех действиях чеховской пьесы.
Он очень боялся, что его мобилизуют и пошлют работать в колхоз, что запретят эвакуацию:
«18 июля. Вновь очень неприятные, зловещие новости и перспективы. Мать сегодня встретила одну дачницу, Нину Павловну, которая retour de Moscou. Нина Павловна сообщила, что взят Смоленск, что в Москве ожидаются бомбардировки. Смоленск – в 250 км от Москвы. Потом еще одно: она говорит, что домоуправления посылают подростков 15–16 лет копать[94]. А мне – 16 лет. А матери – конечно, du pain sur la planche[95]. Строит глупейшие планы, панические перспективы и т. д. И еще эта идиотия с паспортами, которые даже еще не отправили в Коломну для прописки. Хотя пока они еще здесь, и можно их взять… Завтра должен приехать Александр Сергеевич. Мне страшно хочется в Москву. Хоть в бомбардированную».
Мечта Мура сбылась – утром 21 июля он, Марина Ивановна и Александр Кочетков выехали в Москву, где в Союзе писателей стали формировать группы отправлявшихся в эвакуацию. Семейный тандем Цветаевой-Эфрона вернулся в Москву, чтобы уехать еще дальше от нее. Но это парадоксальное решение не спасло их. Ни мать в глуши Татарии в 1941-м. Ни сына в 1944-м на фронте, проходившем по белорусской глухомани. Впрочем, не их одних.
Поразительнее всего то, что спасение было буквально рядом! В Коломне, в собственном домике, жили две сестры Сергея Иосоновича Шевлягина[96], мужа старшей сестры Марины Цветаевой, Валерии Ивановны. И Марине Ивановне это было хорошо известно. О коломенском муже Лёры, как называли в семье Валерию Ивановну, Цветаева писала из Парижа в Грасс Вере Николаевне Буниной, которая с Лёрой училась в Екатерининском институте.
Хорошо образованные, пожилые интеллигенты «старого закала», сестры Шевлягины не отторгли бы дальних родственников, в трудный год поделились бы последним. В городе их знали, они принимали участие в революционном движении, становлении советской власти, имели заслуги.
Но увы. Между сводными сестрами Цветаевыми близости не было. По приезду Марины Ивановны из Парижа они лишь коротко переговорили по телефону, без всякой теплоты. Возможность поселиться у родственников Лёры не рассматривалась Мариной Цветаевой даже как вариант. А Мур, наверное, об этом и вовсе ничего не знал.
Часть 3
Война у порога
Городская вооруженная сила
Летом 1941 года в Коломне формировался истребительный батальон НКВД[97]. Подобные добровольческие военизированные формирования создавались на основании постановления Совнаркома СССР от 24 июня 1941 года «О мероприятиях по борьбе с парашютными десантами и диверсантами в прифронтовой полосе». В городах и районах Подмосковья они появлялись повсеместно.
С 28 июня 1941 года в состав ИБ НКВД № 52 записывали граждан, годных к строевой службе, считавшихся военнообязанными, но не подлежавших первоочередному призыву в действующую армию[98]. Изначально таковых набрали четыре взвода, которых на роты делить не стали.
Бойцы истребительных батальонов считались нештатными сотрудниками НКВД – не получая денежного вознаграждения, они жили по домам, днем работали, а вечерами собирались, чтобы заниматься военной подготовкой, нести патрульную и караульную службу. По сути были воссозданы под другим названием ЧОН – части особого назначения – времен гражданской войны. Все изменилось после того, когда решением Государственного комитета обороны от 28 августа 1941 года истребительные батальоны были переведены на казарменное положение личного состава. Люди числились «за предприятиями и учреждениями», но на работе и на службе уже не появлялись. Местом дислокации батальона был учебный комбинат – комплекс зданий в стиле конструктивизма, возведенный на самой городской окраине, тогда почти в чистом поле[99]. Под казарму отвели пятый этаж основного корпуса, мало приспособленный для этих целей, но время было военное, а значит, приходилось терпеть и приспосабливаться, проявляя смекалку. Фактически именно после перехода на казарменное положение и изменения штатов батальон превратился в полноценную боевую единицу.
Численность личного состава батальона достигла 259 человек. Их разбили на две роты, по три взвода в каждой. Внешне бойцы истребительных батальонов отличались от служащих РККА и войск НКВД. Вещевым довольствием их обеспечивали исходя из местных возможностей. Выдали пилотки и хлопчатобумажные гимнастерки войск НКВД «с открытой планкой и треугольными петлицами крапового сукна с малиновыми выпушками». А вот брюки… Брюки у рядового состава батальона были произвольного кроя. Одни носили обычные, широкие, на выпуск. Другие – «гражданские бриджи». Цвет допускался любой, только не очень яркий. И обувью каждого обеспечили по мере возможности – одни ходили в армейских ботинках, другие в яловых сапогах. Это уж кому что перепадет. Стричься наголо не заставляли – прически носили произвольные, но с обязательно коротко стрижеными висками и затылком. Допускались усы, но аккуратные, без излишеств. А вот бороды категорически не разрешались – подбородок и щеки командирам, политработникам и бойцам батальона следовало брить начисто.
На вооружении батальона состояли четыре станковых и три ручных пулемета. Основным видом оружия была винтовка-трехлинейка, а для упражнений в стрельбе использовали мелкокалиберные винтовки. Всего винтовок насчитывалось 295 единиц. Командный состав был вооружен четырьмя пистолетами. Патронов к этому оружию имелось 90 540 штук. Также в арсенале батальона числилось 137 бутылок с зажигательной смесью и 435 гранат[100]. На первых порах истребительному батальону поручалась патрульная служба, охрана постов, пикеты на дорогах вокруг города – проверка документов проходящих и досмотр транспорта.
Эвакопункт
В сентябре 1941 года в Зимний театр Коломзавода пришли военные, объявившие о необходимости подготовки помещений для приема раненых. В театре собирались развернуть госпитальный эвакопункт для разгрузки военно-санитарных летучек (ВСЛ) – поездов, на которых раненых вывозили из полевых госпиталей. Обычно ВСЛ формировались из 10–12 переоборудованных товарных вагонов. Каждая такая «летучка» привозила до 300 раненых.
Зимний театр стоял совсем близко к железной дороге, вмещал много народу, к нему вели удобные подъездные пути для автомобилей и гужевых повозок. Санитарные транспорты прибывали на запасной путь, отведенный от основных путей, метрах в 50 перед зданием фабрики-кухни, которая практически примыкала с тыльной стороны к театру, а фасадом выходила на железную дорогу. Раненых выгружали в тополиных аллейках перед фабрикой-кухней. Оттуда переносили на носилках, а тех, кто мог идти, отводили в театр. Как пишет Немов:
«Большое участие в деле разгрузки эшелонов и ухода за ранеными принимали женщины из кружков художественной самодеятельности Рахматулина, В. М. Терехова, М. Серикова и многие другие».
После первичного осмотра раненых частично развозили на санитарных машинах по городским госпиталям, частично оставляли в театре. Сюда же из коломенских госпиталей доставляли нуждавшихся в длительном лечении, которое в Коломне по каким-то причинам было невозможно. Тех, кого при сортировке оставили на эвакопункте в театре, и привезенных из госпиталей грузили в ВВСП – временные военно-санитарные поезда, составленные из четырех специально оборудованных вагонов, где могли оказывать медицинскую помощь по пути следования эшелона к месту назначения. К ним прицепляли обычные
