Молния. История о Мэри Эннинг - Антея Симмонс
А потом матушка разрыдалась. Ее всю затрясло, дыхание сделалось громким и судорожным, а плечи заходили ходуном. Наконец она повернулась ко мне. Лицо у нее покрылось красными пятнами, а глаза так опухли, что их почти не было видно.
— Меня мучают дурные предчувствия, Мэри. Очень дурные. Знаю, что и тебя тоже. Я все поняла по твоему лицу.
— Но это же не значит, что непременно случится что-то плохое! — заметила я.
— Может, ты и права. Но вдруг оно уже случилось? Что тогда?
— Если так, то ничего не поделаешь, — ответила я. Но то были лишь храбрые речи, за которыми я прятала страх. Стараясь успокоиться, я остановила взгляд на разбросанных по полу диковинках. — И потом, ты же сама хотела «пришибить» отца, а в этом тоже хорошего мало.
Матушка застонала от отчаяния.
— Да это же просто слова, — устало ответила она. — И не надо делать вид, будто ты не поняла.
Но я уже не слушала ее. Матушка заметила, что взгляд мой прикован к щитку, застрявшему под шкафчиком с посудой.
Ее лицо тут же раскраснелось от злости.
— Убери эти треклятые камни с глаз моих!
Я послушно собрала окаменелости, отнесла их наверх, в спальню, и спрятала под одеялом с той стороны кровати, где обычно спала, а потом вернулась на кухню.
Матушка немного успокоилась — во всяком случае, плакать перестала — и начала готовить жаркое из картошки и остатков лука-порея, но думала явно не об обеде. Мне казалось, что если она и дальше будет так же рассеянно орудовать ножом, то точно отрубит себе палец (и это станет единственным кусочком мяса в нашем жарком). Я хотела спросить у нее разрешения сходить к Гарри, чтобы узнать, не сварила ли его жена Криста голову угря и нельзя ли забрать череп, но потом решила, что сейчас не стоит оставлять матушку одну.
Мне по-прежнему было не по себе. Несмотря на свои храбрые речи и на то, что я не верила россказням о гусях и могилах, в глубине души я чувствовала: случилось что-то страшное. Я не позволяла себе расплакаться — сидела неподвижно и старалась думать только о черепе угря.
Неожиданно мне вспомнился Генри. На память пришли его слова: «Очень надеюсь, что вы так и не узнаете, каково это — потерять отца». А ведь я тогда подняла его на смех… Конечно, однажды отец умрет. Все живое в один прекрасный день — или ночь — погибает.
Лишь бы только не сегодня.
Пожалуйста.
Когда Джозеф вернулся с работы, за окном было темно — хоть глаз выколи. Он тут же бросился в мастерскую, надеясь найти там отца, но я точно знала, что тот еще не пришел.
В голову лезли жуткие мысли. От них не было спасения.
Мне представлялось, как отец лежит в грязи, а глаза, уши, нос и рот у него забиты тиной и илом. Он ничего не видит. Он не в силах дышать. И кричать тоже не в силах.
Или отца поглотила морская пучина.
Или мощная волна унесла его в море, а потом выбросила на острые камни, разбив, как глиняную чашу.
Как я ни старалась отогнать от себя эти мысли, у меня ничего не получалось.
Наконец стук в дверь прервал поток моих кошмаров наяву.
На пороге стояли двое мужчин. Я узнала лишь одного из них, Гарри. Крепкого седовласого рыбака, безжалостного палача угрей. Лицо у него было такое загорелое, что походило на кусок задубелой кожи. Мне всегда очень нравились его лучистые голубые глаза, но в тот поздний вечер они не сверкали. Он был бледен и встревожен. И явно пришел к нам домой вовсе не для того, чтобы вручить мне череп угря.
— Здравствуй, малышка Мэри. Скажи, а Молли дома?
Матушка тут же подошла ко мне, второй раз за день обхватила меня за плечи и крепко прижала к себе. Я затаила дыхание.
— Гарри, с Ричардом что-то случилось? Неужели он… неужели…
Матушка не в силах была произнести это слово, это страшное слово, которое могло в один миг уничтожить все надежды на счастье.
— Нет. Нет… — к счастью, Гарри не сказал это страшное слово. Вот только в голосе рыбака звучало едва уловимое «но».
— Молли, случилась большая беда. Ричард, судя по всему, взобрался на самую вершину Черной Жилы. Наверное, решил срезать путь, чтобы поскорее вернуться домой. И упал. С огромной высоты. Горожане несут его сюда. Крепитесь, вас ждет страшное зрелище. Хвала Небесам, Ричард жив, но… Искалечен. Чудовищно искалечен.
Матушка так сильно сжала мне плечи, что я едва не вскрикнула, но вовремя прикусила губу. Слезы я презирала. Нет, я не заплачу. Никогда.
За спиной у Гарри замаячили незнакомые фигуры. Четверо мужчин несли за уголки большой кусок парусины, провисающий под весом лежащего на нем человека.
Отец!
Его занесли в дом и положили на стол. В бледном свете лампы я разглядела, что он был весь в грязи с головы до ног, а по щекам у него алыми ручейками струилась кровь.
Матушка схватила первое, что попалось ей под руку, и кинулась вытирать ему лицо. Это был мой передник, в котором я ходила в воскресную школу. Матушка принялась стирать с отцовской кожи кровь и грязь с такой нежностью, какой я в ней отродясь не замечала.
— У него огромная рана на лбу, Молли, — сообщил один из незнакомцев. — Наверное, сильно ударился о камни и лишился чувств.
— Разума, — вздохнула матушка. — Разума он лишился еще в тот день, когда ему впервые взбрело отправиться на Черную Жилу. Опаснее места не придумаешь! Я ведь его предупреждала, это все знают. Говорила, что однажды скалы погубят либо его самого, либо наших детей. Но он меня не слушал. Упрямец, каких поискать! И он поплатился за свое упрямство, видит Бог! Я всегда говорила, что на Черной Жиле царствует смерть, недаром скала усеяна трупами! Как в воду глядела! Теперь он и сам почти труп…
Отчаянно рыдая, матушка стирала грязь с отцовского лица. Под спутанными волосами я увидела глубокую рану.
— Наверное, ее надо зашить? — спросил Джозеф, уже успевший вернуться на кухню.
— Нет у нас денег на докторов, Джо, — печально ответила матушка. — Придется ему довольствоваться сиделкой Молли. Спасибо вам, друзья и соседи, за то, что принесли его домой, — сказала она, повернувшись к мужчинам. — А теперь выйдите, пожалуйста, мне нужно хорошенько его вымыть. Джо позовет вас, когда можно будет переложить его в постель.
— Мы подождем в пабе, — сообщил Гарри, но, заметив, как изменилось матушкино лицо, поспешно добавил: — Только потому, что он тут по соседству! Обещаю, мы не возьмем в рот ни капли спиртного, пока не уложим Ричарда в постель.
Я ласково погладила отца по голове. В тот миг мне больше всего на свете хотелось, чтобы он открыл глаза. Когда-то давно, когда меня ударила молния, он так же сидел рядом и молил Бога о том, чтобы я пришла в себя.
— Ну же, отец! Проснись ради своей Мэри!
На краткий миг его ресницы затрепетали, словно крылья бабочки, а потом он вновь погрузился в глубокий сон.
12. Битва жизни со смертью
Генри рассказывал, как неожиданно умер его отец: казалось, только сегодня он был жив, а на следующий день его не стало. Генри жалел, что не успел попрощаться с ним.
Мой же отец угасал медленно — неделями, и все же не умирал, хотя временами казалось, что от него уже ничего не осталось. Он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом, ничего не ел, молчал, не двигался. Матушка приподнимала ему голову и по каплям вливала воду в его приоткрытые губы. Что-то он глотал, а остальное выливалось изо рта и стекало по бороде.
Я думала о Генри и о внезапной смерти его отца. А вдруг судьба дает мне шанс проститься со своим? Но мне казалось, что, если я воспользуюсь таким шансом, это будет означать, что я прощаю и отпускаю отца, а ведь он нам нужен живым и здоровым! И потому я не стала с ним прощаться. Брала отца за руку, вытирала пот у него со лба, показывала ему свои находки и разговаривала
