Давид Боровский - Александр Аркадьевич Горбунов
В Прагу же, на Квадриеннале-95, Давид отправился вместе с Сашей.
«Самолет Аэрофлота, – записал Давид. – Я – с Сашей! В толпе провожающих Марина машет нам ручкой. 27 лет спустя испытываю редкий душевный подъем. Он равен высоте нашего полета – 10 тысяч метров.
Мы вырвались из ошалелой Москвы… Тихая Прага. Солнце. Прохожих мало. Почти пустая улица. Похоже на отдыхающий воскресный город.
Такси. Гостиница. Комната по-чешски – “покой”. “Покой”… Бросили сумки и глянули друг на друга (с редким пониманием отца и сына) и рухнули на койки. Приятная прохлада подушки.
А как же выставка? Никуда не убежит. Полчасика… Короче – покой! Моментальное сладкое глубокое погружение…
Заснуть – это умереть.
Так, ненадолго…
Раз в сутки человек умирает. И когда-нибудь он не проснется. Идеальная смерть!»
Ездили Давид с Сашей и на Квадриеннале-99.
У Музея имени Бахрушина было восемь филиалов. Потом появился девятый, но он же – первый: первый в истории страны филиал, посвященный театральному художнику, Музей-мастерская Давида Боровского. Эпопея с его созданием, продолжавшаяся четыре с лишним года и сопровождавшаяся, разумеется, казавшимся бесконечным обиванием порогов чиновников, заседавших в десятках различных инстанций, заслуживает отдельных страниц. Здесь же скажу, что появлением своим уникальный музей обязан проявившим чудеса настойчивости и терпения директору Бахрушинского музея Дмитрию Родионову, Алле Михайловой, всегда помогавшему коллегам и друзьям артисту Леониду Ярмольнику, который в свое время помог Давиду получить эту мастерскую в Большом Афанасьевском переулке и о настойчивости в хлопотах которого ходят легенды, являющиеся на самом деле не легендами, а правдой.
И конечно, Марине Боровской, о музее мечтавшей и положившей много сил на то, чтобы он появился. Марина отдавала музею энергию, дарила ему бесконечное количество работ Давида, систематизировала его наследие. В день неофициального открытия музея, в конце декабря 2011 года, она очень плохо себя чувствовала, но все равно пришла. Не могла не прийти, она должна была увидеть музей. Спустя несколько дней после его открытия Марина скончалась.
Делами музея занялся Саша.
«Мы, – говорила Алла Михайлова, – получили замечательное пространство. Сто квадратных метров. Пол из лиственницы. Белые оштукатуренные стены. Огромные окна, из которых видна старая Москва и храм Христа Спасителя. И очень широкие подоконники, на которых у Давида Львовича стояли макеты к спектаклям». Десять подоконников Саша расширил, превратив их в экспозиционные витрины, необходимые для реализации идеи посвященных творчеству Давида Боровского сменных выставок, начало которым положила экспозиция о спектакле “Король Лир” – одной из последних работ Боровского-старшего, состоявшейся на сцене МДТ – Театра Европы в постановке Льва Додина.
После реконструкции музея (первого и единственного в стране и в мире музея театрального художника) было запланировано превращение его в центр сценографии, занятия по которой будут организованы для взрослых и детей, и в театральный клуб, который должен стать местом встреч режиссеров, сценографов, композиторов, артистов…
К месту, наверное, будет вспомнить о тех мастерских, в которых Давид Боровский трудился до получения своего будущего музея.
В Театре на Таганке мастерской Боровского служили две небольшие комнатки. У впервые попавшего в эти комнатки глаза лезли на лоб. На фоне всегда царившего на сцене порядка здесь – невообразимый беспорядок. Только потом начинаешь соображать, что хаос этот – организованный, тотальный, как придуманный голландцами тотальный футбол, в котором все, если приглядеться, находится на своих местах, все понятно хозяину – Боровскому, как в футболе тотальном все понятно тренеру.
В рамках кажущегося “бардака”, будто бы бессистемного завала – на полу, столах, стульях, кресле – порядок работ, зафиксированный Давидом на каждодневно меняющихся специальных листочках, прикрепленных над столом, соблюдался неукоснительно, с немецкой пунктуальностью. Редкостное сочетание хаоса художественного творчества с железной самодисциплиной. Степень “организации” хаоса, заполняющего пространство мастерской годами, когда все заставлено и нагромождено, такова, однако, что Боровский признавался, что иногда ему самому не удавалось найти что-то, в сей момент понадобившееся, и потому приходилось делать заново. Но это – в редчайших случаях. У Давида все в мастерской было подчинено сегодняшней работе, требовавшей порядка: каждая касающаяся “текущего” спектакля вещь всегда перед глазами, в зоне видимости и досягаемости.
Была и “холодная мастерская”, в которой, когда Боровский показывал макет “Игрока” Александру Тителю и Геннадию Рождественскому, они сидели в дубленках при температуре +1: повсюду иней, масляные обогреватели из-за невысокого напряжения не грели.
Когда Давид рассказал мне в начале июля 2003 года о том, что из мастерской на Верхней Радищевской его, мягко говоря, попросили, я сказал ему: “А ты бы, когда Госпремию вручали, пожаловался Путину, и не было бы никаких проблем”. Давид ответил: “Да неудобно было. Сейчас же времена другие. Это в советские позвонили бы и все” – “И сейчас позвонили бы. Они же из тех времен все. И звонить не разучились. И правильно реагировать на подобные звонки – тоже” – “Надо нам было десять лет назад приватизировать. А у нас не хватило…” Чего у них не хватило, Давид уточнять не стал, но добавил: “Художники”…
С людьми, положившими на мастерскую глаз и залившими ее сверху горячей водой (приходилось сушить намокшие книги, альбомы, ватманские листы, разглаживать уцелевшие страницы утюгом…), залившими, судя по всему, специально, чтобы художники-постояльцы включили “скорость” и “исчезли” с понадобившейся новым русским территории, пытался разговаривать Леонид Ярмольник – Давид позвонил ему, как последней своей надежде. Ярмольник, прекрасный артист, огромной души человек, помогавший, не афишируя благие дела, очень многим актерам, людям театра, оказавшимся в беде, в непростой ситуации (“Он мне помогал, когда я подыхал”, – говорил Леонид Филатов), разъяснял недоумкам, кто такой Давид Боровский. Бесполезно. Ничего нельзя было поделать. Дом уже купил банк, и Давиду и работавшим там вместе с ним Ольге Твардовской и Владимиру Макушенко дали короткий срок для того, чтобы все из помещения вывезти (вот только заливать-то было зачем?..)
Боровского тогда накрыла “отчаянная тоска переезда”. Так он говорил о возникшей ситуации: “Хлам… Бумаги, книги, журналы, планшеты, старые макеты. Все оставить? Взять Романова в роли Феди Протасова, Вику Некрасова, Фолкнера на своем ранчо, Костю Ершова, Володю Высоцкого, еще вырезать из журнала бородатого Леню Ярмольника (речь о фотографиях. – А. Г.). И хлам, нет – пол-хлама сжечь и в путь, в сторону нового Храма, спешно отстроенного. Насколько было бы хуже – в сторону бассейна…»
В сложившейся ситуации Союз художников – по закону (есть такая графа, что если из мастерской выселяют или дом, в котором она расположена, сносят, должен предоставить равноценную площадь в том же районе.
