Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
– Что с вами? Вы упали?
– Прямо на кулак вашей милой племянницы.
– Как! Неужели она могла позволить себе… Я сейчас же выставлю ее за дверь.
– Не нужно, я получил то, что мне полагалось по заслугам.
Я вышел, не дослушав ее причитаний, и, закрыв лицо платком, отправился нанять в известном мне месте остававшуюся незанятой комнату. Один англичанин указал мне хорошее средство, чтобы избавиться от следов удара: растирать ушиб винным спиртом. Мне приходилось пользоваться этим лекарством в самых различных случаях и всегда с неизменным успехом. К вечеру мой нос так распух, что не было видно глаз, однако же через час он возвратился к своему обычному состоянию, внезапно опав, как лопнувший пузырь. Сей день был для меня вдвойне неприятен, во-первых, из-за страха остаться надолго с огурцом на лице, а также по причине стенаний и воплей жены шляпника, умолявшей о прощении:
– Смилуйтесь, не уезжайте от нас, моя племянница согласится на любое возмещение.
– Вы не подумали, почтеннейшая, что, если я выполню вашу просьбу, весь город узнает о моих злоключениях, я буду осмеян, а ваш дом окажется скомпрометированным. Племянницу же попросту сочтут проституткой, что, верно, совсем не входит в ваши намерения. Полагаю, что после оказанных вам знаков внимания имею все резоны быть недовольным – ведь вы оставили меня беззащитным перед оскорблениями невменяемой особы.
– Я не могла даже подумать, сударь, что она способна на такое.
– Мне кажется, не со мной первым обходятся подобным образом. Разве она не отхлестала по щекам некоего офицера? Даже не впадая в излишнюю подозрительность, можно подумать, что тетушка и племянница недурно спелись.
Сии последние слова привели бедную женщину в совершенное отчаяние, и дабы хоть немного успокоить ее, мне пришлось просить прощения. Проснувшись на следующее утро, я был немало удивлен появлением у моей постели мадемуазель Мерси. Она извинилась за взятую на себя вольность и умоляла простить ее.
– Мне трудно понять, мадемуазель, вашу манеру поведения в отношении людей, которые суть лишь жертвы ваших прелестей.
– О, сударь, я не испытываю ни малейшего удовольствия от того, что все, увидев меня, теряют рассудок. Их уважение было бы намного приятнее. Согласитесь, если ваш долг уважать меня, то я вынуждена защищаться, когда вы забываете об этом.
– Ваши рассуждения совершенно безупречны, и вы могли бы убедиться, что я безропотно перенес полученную затрещину. А мое поспешное исчезновение служит доказательством искреннего к вам уважения. Признайтесь, однако же, что оправдание ваших действий по меньшей мере странно.
– А что я сказала?
– Будто долг обязывал вас разбить мне нос. По-вашему получается, что нужно просить прощения за то, к чему нас обязывает долг.
– Я согласна, мне надо было защищаться не столь ожесточенно.
– У меня нет обиды на вас.
– Я знаю и очень тронута этим. Не обращайте внимания на слова, ведь на самом деле я люблю вас!
Вот неожиданное заключение, которого я совершенно не ожидал и которое завершилось потоками слез. Очевидно, некоторая доля решительности привела бы к еще одной победе, и эта победа досталась бы мне с совершенной легкостью, поскольку сама жертва была вполне готова к ней. Я всегда знал, что растроганная женщина уже покорена, однако же достаточно внушил себе не поддаваться искушению и посему, нимало не отталкивая ее, тем не менее выпроводил, уверив, что после выздоровления буду весьма рад снова свидеться с нею. Но получилось так, что этой встрече не суждено было произойти. Не правда ли, любезный читатель, это воистину превосходное свидетельство моей воздержанности? Сам Сципион Африканский выказал меньшую добродетель перед красотою приведенной к нему пленницы, поскольку он не испытывал мучившей меня влюбленности.
Не знаю, упоминал ли я, что рядом со мной поселился некий итальянский маркиз. Однажды привратник произнес в моем присутствии его имя: маркиз Антонио делла Кроче.
«Уж не Санта-Кроче ли это?» – подумал я и, расспросив, узнал, что при нем жена, секретарь, камеристка и два лакея. Любопытство мое увеличилось еще более. Я отправился к нему, и, услышав мое имя, он сразу поспешил мне навстречу. Я не ошибся – это был Санта-Кроче! Мы рассказали друг другу о своих приключениях с тех пор, как расстались в Милане. За шесть лет он изъездил всю Европу, борясь с превратностями судьбы, которая, несмотря на его кажущееся благополучие, не очень его баловала. В Париже и Брюсселе он выиграл много денег, однако же оставлял их в других городах. Тем не менее жил он вполне беспечно, не поддаваясь вечному страху перед кредиторами, что, впрочем, вынуждало его путешествовать несколько более, чем хотелось бы. Как раз в Брюсселе Санта-Кроче безумно влюбился в девицу из высшего общества. История его любви стара как мир – девица, тоже поддавшись увлечению, по приказу отца-тирана попала в монастырь. Чтобы все соответствовало канонам истинной трагикомедии, Санта-Кроче похитил красавицу и выдавал ее за свою жену в ожидании лучших времен.
Госпожа маркиза Санта-Кроче была юной особой семнадцати лет: прекрасно сложенная блондинка с белой кожей, тонкими и нежными чертами лица, одним словом, совершенная красавица. К тому же она обладала качествами, далеко не всегда сопутствующими красоте, кои в моем представлении даже предпочтительнее сей последней. Я говорю о той особенности манер и умения держать себя, которая проявляется даже во взгляде и звуке голоса. Ее братья и сестры еще живы, и поэтому я не буду называть имени этой женщины. Санта-Кроче звал ее Шарлоттой. Когда я впервые увидел его любовницу, она была на шестом месяце беременности. Впечатление, произведенное ею, оказалось столь глубоким, что даже сейчас я не могу вспоминать без волнения о нашей первой встрече. За столом я был рассеян и не находил уместных ответов на те вопросы, с которыми она обращалась ко мне.
Я не мог объяснить себе, каким образом столь очаровательная молодая особа могла увлечься Санта-Кроче – человеком, который не отличался ни внешностью, ни образованностью, ни умом. Его обращение было вполне заурядным, а средства к существованию – более чем неопределенными. Конечно, любовь не рассуждает, однако же из десяти влюбляющихся женщин девять увлекаются посредством глаз, а если говорить правду, у Санта-Кроче не было никаких качеств, могших бы завоевать для него десятую. Уже во второй раз мне приходилось искать объяснения
