Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
В 1910 году Н.Н. Львов изложил в Думе точку зрения прогрессистов по поводу сметы Министерства внутренних дел: в правительственной политике проявляется беспощадность к имущественным интересам, правовым устоям. Не было задачи большей и важнейшей, говорил он, как «поднять из духовного упадка народ наш, который пренебрежением к его нуждам и к его духовным потребностям, добрый народ, умный народ, мягкий народ, по природе своей, был ввержен в самое ужасное одичание духовное, одичание нравственное, одичание правовое. Не было и другой задачи большей, как подъем национального самосознания русского народа, ибо для того, чтобы выйти из того тяжелого положения, в котором мы находимся, нужно удесятерять все силы, направленные на деятельность на всех поприщах – науки и религии, и промышленности, и сельского хозяйства; нужно поднять личность человека, которая была придавлена. Ибо силы государства покоятся не только во внешней его могущественности, но в этой развитой, сознательной и свободной человеческой личности. Но для того чтобы это сделать, нужно суметь подойти к человеку, нужно осуществить Манифест 17 октября, ибо только в свободе человеческая личность может подняться, воспрянуть, и народ может также подняться только тогда, когда он действует в свободе. Что же мы видим? Мы видим, что вместо этого национального чувства поднимаются националистические ненависти, губительные для здорового национального подъема».
Н.Н. Львов подчеркивал: проводимая правительством политика не дает возможности строить земский мир – единственно спасительный для России, способный вывести ее из бедственного положения. Правительство не понимает самого духа представительного собрания. Внутренние моральные связи, которые соединяют Государственную думу с народом, прерываются, авторитет Государственной думы падает, и правительство осталось одно. Возникает губительный разрыв между обществом и правительством; «начинается скрытая, затаенная гражданская война, – предостерегал Львов, – которая делает непримиримые отношения к правительству и не только не создает ему поддержки, но всякое приближение к правительству клеймит в общественном мнении. Тогда рождается вновь та неумолимая ненависть, которая составляет весь ужас нашего положения, и я боюсь, что, идя таким путем, мы вновь придем туда, откуда только что ушли, мы вновь вернемся к тому кровавому кошмару, который погубит будущее России».
После «силового» введения в западных губерниях земства, которое трактовалось прогрессистами как «нарушение конституции всей Российской империи», Львов, выступая в Думе, говорил: «То, что произошло, действительно показывает, что у нас конституции нет, что у нас парламентаризма нет, но у нас и основных законов нет, у нас вообще никакого организованного строя нет, у нас есть произвол, и есть еще другое – демагогия есть». Он и ранее (хотя и признавал бесспорным, что в западных губерниях происходит полонизация русского населения и «действительно необходимо его поддержать») считал предлагаемые правительством меры – «топором разрубать» вопросы огромной трудности – негодными. По его мнению, к такому делу «нужно подходить с величайшей осторожностью».
П.Б. Струве, которому эти идеи были близки, еще в 1908-м посвятил статью о «Великой России» своему единомышленнику Николаю Львову, который до революций 1917 года находился на стремнине общественно-политической жизни страны. Эмоционально и умно, с глубоким проникновением в суть дела отзывался «на злобы дня»: на «дело Азефа», на протест шестидесяти шести московских промышленников по поводу разгрома высшей школы, учиненного министром просвещения Л.А. Кассо, – вплоть до того, что стал секундантом графа Уварова на его дуэли с А.И. Гучковым.
В 1915 году Львов разошелся с прогрессистами: он выступал сторонником образования министерства общественного доверия, а становящиеся все более радикальными прогрессисты ратовали за ответственное министерство. Расхождение с фракцией оказалось настолько глубоким, что Львов вышел из нее и вступил во фракцию левых октябристов. Прогрессисты глубоко сожалели об уходе весьма любимого и искренне ценимого товарища, но не могли поступиться своими убеждениями для удержания его в своей среде.
В годы Первой мировой войны Львов, как и в 1904–1905 годах, стоял на патриотической позиции и нередко выезжал на фронт. УА.В. Тыркова в дневнике за 16 сентября 1914 года написано: «Видела вчера Н.Н. Львова. Только что вернулся из командировки Красного Креста. Был верст за 100 за Люблиным. Ему пришлось ездить по местам австрийского отступления… Львов с отвращением говорил о правительстве, о том, что оно неизбежно надурит в Галиции». И внутри России, по его словам, правительство ведет себя не лучше: в начале войны «весь народ шел к правительству, что оно сделало из этого порыва?». Тыркова пишет: «Я спросила его, что, по его мнению, нужно теперь делать? – „Идти в армию. В солдаты, в офицеры, но в армию“». И сам Львов, когда дело касалось интересов страны, готов был жертвовать всем, даже самым дорогим в жизни и самой жизнью. Такими же он вырастил и своих сыновей. Двое из них погибли на войне.
В 1915–1916 годах ему, члену Прогрессивного блока и Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства, было особенно очевидно, что назревает революционный взрыв. Он еще надеялся (хотя эти надежды становились все более призрачными), что царь пойдет на уступки обществу, и тогда удастся избежать катастрофы. Потому он и спросил вел. кн. Николая Михайловича, пытавшегося «образумить» царя (заставить его считаться с реальностью, учитывать интересы страны и настроения в обществе), удалось ли ему это. Николай Михайлович не мог сказать ничего утешительного. Он и сам не знал, что делать; собственно, поэтому и решил, разделяя взгляды оппозиционного думского большинства, встретиться с Н.Н. Львовым и В.В. Шульгиным, познакомить их с содержанием своего послания к «Ники», которое сам и зачитал ему на специально испрошенной у царя аудиенции.
Но и общественные деятели пребывали в растерянности и смятении, особенно после того как Николая Михайловича, за участие в так называемой великокняжеской фронде, по приказанию царя 31 декабря 1917 года выслали из Петрограда в его имение Грушевское. Потрясающее свидетельство настроений, которые охватили всю либеральную общественность накануне Февраля, представляют письма Львова к опальному князю. Хранящиеся ныне в архиве, эти документы эпохи достойны того, чтобы привести их здесь полностью.
«Ваше Императорское Высочество. Благодарю Вас за Ваше письмо как новый знак внимания и доверия ко мне с Вашей стороны. Мне тем более дорого это в данное время, когда в Вашем лице жестоко оскорблены все наши лучшие патриотические чувства. Любовь к России руководила Вами. Я глубоко убежден, что если бы Ваш совет был принят в свое время, то
