Последние бои на Дальнем Востоке - Сергей Владимирович Волков
Вторая будка, которую занимали красные, находилась от нашего наблюдательного пункта не дальше 3 верст, и я, стоя на насыпи, очень часто посматривал в ее сторону. Мое внимание привлекало происходившее там какое-то движение: было видно много лошадей. Я стал внимательно присматриваться, и мне показалось, что два орудия выехали и стали на позицию правее ее. Я сообщил об этом командиру батареи, но, как мне тогда показалось, он не придал особенного значения моим словам, хотя все же ответил: «Я сейчас им покажу!» и продолжал следить за бронепоездом. Ждать нам долго не пришлось. Красные открыли огонь по нашей батарее. Несколько снарядов разорвалось перед батареей – недолеты, два были перелеты, один попал в штабель шпал, сложенный на откосе насыпи, около наблюдательного пункта, и обстрел прекратился.
Насколько я был прав, судить не берусь. Может быть, это стрелял красный бронепоезд, выслав вперед наблюдателя, но из-за будки он не показывался. Это место было пристреляно всеми нашими батареями – шесть орудий, и если бы он показался, то хоть одна из них ему бы всыпала.
Было обеденное время. Увидев, что на батарее пили чай, я поспешил присоединиться. К чаю, кроме черного хлеба, буханки которого настолько промерзли, что поддавались только топору, ничего больше не было. Желающих держать во рту кусок льда на лютом морозе почти не находилось, и невольно все придерживались суворовского завета и держали «брюхо в голоде». Налив себе в кружку чаю, я подошел к старшему офицеру, штабс-капитану Козловскому, который находился на батарее, и посоветовал ему пойти к командиру батареи и попросить его переменить позицию, так как красные взяли в вилку и нам несдобровать.
Козловский отнесся к моему совету как-то безучастно, сказав мне только: «Идите и просите сами». Я пошел, и успел только сделать несколько шагов, как сзади меня раздались взрывы. Красные, ополовинив вилку, дали очередь по нашей батарее и перенесли огонь дальше в тыл – по другим. Сколько снарядов разорвалось на батарее, в этот момент определить было невозможно: все произошло так неожиданно и быстро. Во всяком случае, не меньше двух, но и этого было достаточно: двое солдат были убиты, несколько ранены и перебито несколько стоявших около позиции лошадей. Потери для нашей батареи были настолько значительны, что пришлось просить пополнения.
Я сразу подбежал к дровням, стоявшим шагах в десяти сзади орудий, на которых лежали ящики со снарядами, и вместе с другими батарейцами мы стали их сбрасывать. На их место уложили раненых, которых я прикрыл, сняв с себя бекешу. Сделано это мною было потому, что раненые умирали главным образом не от ран, а, лишенные возможности двигаться, быстро замерзали. Раненых без промедления отправили в тыл, в санитарную летучку.
В это время к батарее подошел генерал Сахаров и отдал приказание сниматься с позиции и отходить. Но это не было так просто: несколько орудийных лошадей выбыло из строя, и их нужно было заменить. Заменив их верховыми, батарея двинулась по дороге в сторону Ольгохты. Генерал Сахаров пошел вместе с батареей.
Становилось все холоднее и холоднее. И особенно это чувствовал я, будучи в хромовых сапогах, которых уже больше суток не снимал. Батарея выступила на фронт так неожиданно и быстро, что не успели получить никакой теплой обуви – вернее, ее и не было. Все щеголяли в том, что кто имел. Ноги мои сильно мерзли. Газета, которой они были обернуты, перестала согревать, по-видимому, истерлась.
Пройдя по дороге небольшое расстояние, батарея остановилась против горящего, сложенного из шпал железнодорожного мостика, и я, воспользовавшись случаем, пошел к нему погреться. Около него стояла, греясь, довольно большая группа солдат и офицеров (как тогда просто называли – «белоповстанцев»). Среди них оказался генерал Провахенский – командир Пластунской бригады, который подошел к генералу Сахарову и сообщил ему, что он занимается перевозкой раненых и устройством санитарной летучки. От горевших шпал шел такой сильный жар, что подойти к ним близко было невозможно, и все стояли на довольно почтительном расстоянии от них.
Красные продолжали обстреливать нас артиллерийским огнем. Когда я подошел к группе белоповстанцев, наслаждавшихся теплом, очень близко от горевшего мостика разорвался снаряд, довольно крупный, осколок которого со свистом пролетел между ними и, к счастью никого не задев, ударился о горевшую шпалу, но рикошетировал от нее и все-таки попал одному из близко стоявших в живот. К общему изумлению всех присутствовавших, осколок отскочил и, шлепнувшись в снег, зашипел. Все невольно рассмеялись. Белоповстанец, придя в себя от неожиданного и сильного удара, счастливо улыбаясь, поднял его и положил к себе в карман – на память. Полушубок спас.
Батарея, немного постояв, двинулась дальше. Я ее догнал, когда она подходила к Ольгохте. Здесь, в стороне от дороги, лежало несколько убитых красноармейцев, оставшихся после вчерашней ночной атаки Ольгохты. Генерал Сахаров, увидев меня в одной ватной телогрейке, спросил: «Почему?» Когда я ему объяснил, он, указывая на одного из убитых, предложил мне снять с него полушубок, но я отказался – стаскивать с промерзшего трупа полушубок не хотелось, и я побежал в санитарную летучку, стоявшую на разъезде в вагонах. Быстро найдя свою бекешу, я вернулся к батарее, которая уже стояла в Ольгохте. Вскоре нам было объявлено, что Поволжская бригада отводится в резерв на станцию Волочаевка. Бригадой она была только по названию. По количеству бойцов она представляла собой три роты пехоты и артиллерийский взвод, да и то не полных составов, но гордо продолжавших именоваться полками и батареей. Начало смеркаться, когда мы выступили. Шли очень быстро, все спешили добраться до теплых халуп. Спешил и я, стараясь всеми способами согревать свои ноги. Что только я ни делал – и бежал, и подпрыгивал, но, несмотря на все мои старания, пройдя больше чем полдороги, я почувствовал, что ступней у меня нет, а есть какие-то колодки, на которых очень неудобно и трудно было идти, и все мои упражнения ничему не помогали. Я стал понемногу отставать от батареи. Мне не хватало воздуха; он был настолько холодный, что мне трудно было дышать. Пройдя еще немного, я остановился, чувствуя, что идти дальше не могу. Мне как-то стало все безразлично и захотелось присесть и отдохнуть.
В этот момент я услышал оклик: «Господин поручик, что с вами?» Передо мною стояли два батарейных разведчика, которые, заметив, что я отстал, подъехали ко мне. Успел я только им сказать, что отморозил ноги и дальше
