Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински
На следующий день у Сорбонны я встретил Пингвина. Увидев меня, он явно испытал облегчение. Боялся, что никто не придет. Общая беда заставила нас нарушить правила. Вопреки обыкновению мы разговорились. Пингвина арест товарищей и гибель Кашу потрясли не меньше моего. Он понимал, как мне тяжело сейчас, и пытался поддержать, приободрить. Именно он завербовал меня, самого юного, в ряды Сопротивления и поэтому чувствовал особенную ответственность. Относился ко мне по-отечески, опекал, заботился, всегда следил, чтобы со мной ничего не случилось, беспокоился, если бывал в разъездах. К делу он перешел не сразу. Но все-таки проговорил, тяжело вздохнув:
– Послушай, я знаю, что лаборатория закрылась. Однако без документов мне никак не обойтись. Сам знаешь, на этой неделе нужно спасти два класса, в каждом по тридцать детей. Как мы их перевезем, не представляю… Ну и влипли мы, черт!
– Успокойся. Документы готовы.
– Готовы? Не может быть!
– Всю ночь не спал, едва успел. Хотел тебе передать.
– Чудо из чудес!
Мы обменялись чемоданчиками. Он ушел с набитым, я – с пустым.
Прошло три дня. И в назначенный час я поднялся на чердак, в нашу лабораторию на улице Сен-Пэр. Шел сюда с улицы Эшоде и постоянно оборачивался. Никто за мной не следил. Верные Сюзи и Эрта были уже на своем посту, пришли раньше меня. К счастью, нас не обнаружили, не обыскивали, ничего не разорили. Но работы скопилось море.
Только дело пошло на лад, вбежал, запыхавшись, Выдра. Бледный как смерть.
– Полиция схватила Пингвина и детей!
Вскоре пришла и другая дурная весть. В Дранси привезли из тюрем неких «особо опасных преступников». Бруннер поспешно распорядился поместить их в подвал здания и приставил охрану. Вновь прибывшие напугали своим видом прочих арестантов. Изможденные, оборванные, все в шрамах, ссадинах и кровоподтеках. Человек тридцать, не меньше. Что за «преступники»? Откуда? Догадаться несложно. По описаниям мы быстро узнали своих товарищей, Эрнеста и других сподвижников Мориса Кашу.
– Зачем их отправили в Дранси?
И тут ответ прост. Нацистов теснили по всем фронтам, союзники приближались к Парижу, вот Бруннер и подсуетился. Решил лично заняться худшими врагами рейха, евреями из Сопротивления. Если бы их расстреляли в тюрьме, вся слава досталась бы местному начальству. А так Бруннер вернется к фюреру не с пустыми руками: мол, именно он уничтожил опасных заговорщиков. Бедные наши друзья! Первый же поезд увезет их в лагерь смерти. В «Пичипой». Злой участи не избежать…
– А что стало с Пингвином?
Через некоторое время нам сообщили, что его отправили в Аушвиц. И весь класс вместе с ним. Ни он, ни дети не уцелели…
5
Лето 1945 года. Люди понемногу возвращались к нормальной жизни, прерванной на годы. Однако война еще не закончилась. И я по-прежнему подделывал документы.
Когда Париж освободили, я добровольно записался в санитары и отправился на передовую. Мне хотелось приблизить конец войны, добить нацистов, хоть и без оружия в руках.
Военная разведка нуждалась в фальсификаторах, чтобы создать легенду агентам, засланным на вражескую территорию. Они должны были разыскать засекреченные концентрационные лагеря, где проводились медицинские эксперименты над людьми, прежде чем нацисты уничтожат следы преступлений. Кто-то из Сопротивления указал на меня. Назвал мое настоящее имя. Однажды в полевой госпиталь, где я служил, явились двое. Подполковник Поммес-Баррер, глава Отдела информации и документации при Генеральном директорате по исследованиям и анализу, иными словами при спецслужбе «Сражающейся Франции». И майор Майе, ведавший шпионажем. Отныне я стал подчиняться им и работать на разведку. Нас курировала также организация «Национальное движение военнопленных и перемещенных лиц» под руководством молодого военного – ему тогда не было и тридцати, – человека с ледяным взглядом, Франсуа Миттерана. Во мгновение ока я превратился в младшего лейтенанта, которого кормила и одевала армия. Меня поселили в гостинице «Дуази» на площади Звезды, мне выделили целый этаж в Отделе информации и документации, а еще предоставили персональный автомобиль с шофером. Я сделался важной персоной, фальсификатором на службе у государства с полным материальным обеспечением и перспективой карьерного роста. Настоящий разведчик должен соблюдать секретность и представляться вымышленным именем. Я сохранил свое, времен Сопротивления: Жюльен Адольф Келлер. А для родных, друзей, знакомых и товарищей по «Шестерке» оставался простым смертным, мелким министерским служащим, канцелярской крысой.
Целый год, пока все узники лагерей не были освобождены, пока страны «оси»[19] не капитулировали, я подделывал германские военные удостоверения, паспорта, железнодорожные билеты, разрешения на проезд и трудоустройство. В первый же день мне предоставили необходимые образцы. А еще документы перемещенных лиц, чтобы засланные агенты, не знающие немецкого, могли выдать себя за добровольных работников Обязательной службы труда. Работа срочная, объем огромный, постоянная спешка и нервотрепка, так что я вновь забыл об отдыхе. Агентов не должны раскрыть ни в коем случае, тут требовалось особое внимание, изобретательность и сосредоточенность. Прежде мне не приходилось держать в руках немецкие удостоверения, само собой, возникли непредвиденные трудности. К примеру, водяные знаки: то матовые, то почти прозрачные на просвет. Или непривычная плотность гербовой бумаги, другие шрифты, другое качество типографской краски. Правда, теперь мне предоставили совсем другие технические возможности и денежные средства. Я мог заказать любое оборудование, какие угодно материалы. И все равно постоянно экспериментировал и что-то придумывал на ходу.
Я словно бы объединил и дополнил оснащение двух прежних лабораторий: одной, принадлежавшей «Шестерке» на улице Сен-Пэр, и другой на чердаке пансиона на улице Жакоб. На собственном этаже в Отделе информации и документации я устроил мастерскую фотогравюры и темную комнату для проявки снимков при ней. В другом помещении – типографию. В следующем – машинописное бюро для заполнения документов. Отдельно располагалась химическая лаборатория для изготовления красителей и обесцвечивающих реактивов. Отдельно – производство бумаги. Я торжественно перенес в специальную комнатку и мою любимую зингеровскую швейную машинку. На точно такой же папа некогда шил костюмы заказчикам в Вире. Я же заменил обычную иглу иглой от шприца и наносил ею перфорацию на заготовки гербовых марок, отпечатанных на клейкой бумаге. Получались дырочки нужного размера.
Не было и пяти утра, когда первые лучи солнца озарили мой номер в гостинице «Дуази». Я подошел к окну, посмотрел на бледное небо и странное облако, взъерошенное, растрепанное. Поспешно оделся, накинул плащ, выбежал на площадь. Ночью прибыли шесть новых агентов, которых готовили к заброске. Предстояло много работы в ближайшие дни.
Ежедневно возле гостиницы меня ожидал шофер. Он отвез меня в Генеральный директорат, остановил машину
