Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
– У меня нет ни малейших сомнений, что перед желанием Вашего Величества падают все преграды.
– Я хотела бы разделять ваше мнение, но представьте сокрушение моего духовенства, если бы я убрала из календаря сотню святых, имена коих приходятся на последние одиннадцать дней. Другое дело у вас, католиков, когда каждый день посвящен только одному святому, вместо наших десяти-двенадцати. А кроме того, заметьте, самые древние государства упорно придерживаются своих первоначальных установлений. И я отнюдь не осуждаю обычай вашей страны праздновать начало года 1 марта – это лишь указывает на ее древность. Говорят, будто у вас не принято разделять двадцать четыре часа на две части?
– Да, день у нас считают от начала ночи.
– Какая странность! Мне бы это показалось до крайности неудобным.
– Да позволит мне Ваше Величество считать сей обычай предпочтительнее вашего. Нам нет надобности палить из пушки, дабы оповещать о закате солнца.
После сей ученой беседы она поговорила со мной еще о других венецианских обычаях, в том числе азартных играх и лотерее.
– Мне предлагали учредить лотерею в моем государстве. Я согласилась, но лишь при условии, чтобы ставка не была выше одного рубля и не разоряла тем самым бедняков, кои, не понимая хитростей игры, могут понапрасну обольститься легкостью выигрыша.
Таков был последний разговор, которым удостоила меня Великая Екатерина.
Если мои записки хоть немного заинтересуют читателя, он, несомненно, пожелает узнать, каким образом избавился я от Заиры, начинавшей уже утомлять меня.
История сего расставания, которое не повлекло никакой трагической сцены, как можно было того опасаться, получила свое начало в том происшествии, о каковом я намереваюсь теперь рассказать.
Нетрудно догадаться, что Заира могла лишиться моей привязанности лишь из-за появления другой женщины. Вот как это случилось.
Однажды в Санкт-Петербурге я отправился во Французскую Комедию и, сидя один в большой ложе, скучал от всего, происходившего на сцене. Вдруг заметил я в одной из задних лож необыкновенно красивую даму, рядом с которой никого не было. Оказия показалась мне соблазнительной, я вошел в ложу и заговорил. Мы стали рассуждать о пьесе и игре актеров, беседа сделалась оживленной, причем дама безупречно говорила по-французски – явление чрезвычайно редкое среди русских, и на мое о том замечание было сказано:
– Я парижанка, и меня знают под именем Вальвиль.
– Пока мне не приходилось еще рукоплескать вам на сцене.
– Оно и не удивительно, я здесь не более месяца и выступала лишь один раз в «Любовной страсти».
– Как Агнесса?
– Нет, в роли субретки.
– Почему же только один раз?
– Я имела несчастье не понравиться императрице.
– У нее трудный нрав, и она часто несправедлива.
– Хоть я и ангажирована на весь год, но вряд ли дождусь даже конца месяца, чтобы получить свои сто рублей. Из-за этого вынужденного безделья я забываю свое ремесло, еще не овладев им до конца.
– Но неужели при таких глазах вы не нашли какого-нибудь придворного кавалера, который поддержал бы вас?
– Ни одного.
– И у вас нет возлюбленного?
– Нет.
– В это невозможно поверить.
Я решил ковать железо, пока оно не остыло, и на следующий день отправил девице галантную записку такого содержания:
«Мне очень хотелось бы составить более близкое с вами знакомство, а посему прошу благосклонного разрешения приехать к вам запросто отужинать. Не знаю, насколько вы расположены разделить истинную страсть, возбудившуюся во мне, но ежели не благоволите пролить бальзам на мои страдания, я буду обречен претерпевать ужасные муки.
Рассчитывая через несколько дней отправиться в Варшаву, я могу предложить вам место в моем дормезе, за которое вы заплатите лишь скукой от моего общества. Кроме того, у меня есть способы востребовать для вас паспорт. Моему слуге приказано дожидаться вашего ответа, который, как я надеюсь, будет вполне благоприятен».
Через недолгое время принесли согласие принять меня к ужину, сопровождавшееся объяснениями, что постараются смягчить мои муки. Принято было и предложение ехать вдвоем. В назначенный час я пришел к Вальвиль и застал ее одну. Она приняла меня как старого знакомца, и вначале разговор шел о нашем предполагаемом путешествии:
– Но как вам удастся получить для меня позволение выехать из Санкт-Петербурга?
– В этом нет ничего невозможного. Все очень просто.
С этими словами я подошел к столу и взялся за перо.
– Кому вы хотите писать?
– Императрице, – ответил я и написал:
«Умоляю Ваше Величество принять во внимание, что, пребывая здесь в праздности, я забуду свое ремесло актрисы быстрее, чем обучилась ему, и щедрость Вашего Величества окажется для меня скорее губительна, нежели полезна. Если же мне будет дозволено уехать сейчас, я навсегда сохраню глубочайшие чувства признательности за безграничную доброту Вашего Величества».
– Вы хотите, чтобы я подписала это?
– А почему бы нет?
– Но тогда могут подумать, что я отказываюсь от дорожных денег.
– Я сочту себя последним из людей, если вы не получите кроме дорожных еще и годовое жалованье.
– Но не слишком ли просить и то, и другое?
– Ничуть. Императрица согласится, я знаю ее.
– Вы проницательнее меня. Хорошо, я подпишу.
После основательного ужина, достойного комедиантки и гурмана, Вальвиль без дальнейших церемоний преподнесла мне и другое ожидавшееся угощение.
Я нашел в ней качества и манеры истинной парижанки, которая, обладая красотой и некоторым воспитанием, почитает себя за падшую женщину, если ей приходится отдаваться нескольким мужчинам сразу. Я разгадал ее жизнь еще до того, как она сама рассказала о ней. В Россию ее отправил Клэриваль. Он занимался набором актрис для петербургского двора и убедил Вальвиль, что она рождена для сцены и сделает блестящую карьеру на берегах Невы. Мы легко даем убедить себя во всем, что нам приятно, и вот контракт подписан – рискованное предприятие для молодой особы, никогда не поднимавшейся на подмостки. Оно грозило падением, что и не замедлило случиться. После сего, вспомнив про сумасбродства Заиры, я послал к ней моего кучера сказать, что уехал в Кронштадт и останусь там на ночь. По моим понятиям, для сей бедной девицы это была чистая отставка, ибо, сделавшись постоянным возлюбленным Вальвиль, не мог я уже держать у себя мою маленькую татарку.
Положив прошение на бумагу, я решил поехать к Заире, но сначала надобно было рассказать новой моей возлюбленной историю той, которую предстояло мне покинуть. Дамы всегда любопытствуют таковыми рассказами. Она вполне одобрила то, как я произвел сей выбор, и неудивительно, ведь такая женщина, как Вальвиль, способна испытывать лишь влечение животной страсти и ничего не разумеет в истинной любви. Все для таких каприз и фантазия,
