Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания - Леонид Генрихович Зорин
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Врешь! Не может быть причин в нашей стране, чтоб так вот расправиться с человеком, если он честен.
ПЕТР (усмешка). Если…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. А то, что он честен, – это я знаю. И дело это беру в свои руки, я его ос-но-ва-тельно изучил. Хотя, говоря между нами, долго разбираться в этом не надо. Тот случай, когда все на лице написано. Я с ним нынче много часов провел. Всю свою жизнь он мне рассказал. (Приближаясь к нему.) А твоего Краснощекова не видел я никогда, слышал только, что в чинах больших, а увидел бы, тоже… скоро бы понял, что за упырь передо мной.
ПЕТР (помолчав). Ежели б это не ты сказал…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Что тогда?
ПЕТР (негромко). Всякое мог бы я подумать…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Верю. Мысли у тебя достаточно подлые.
ПЕТР (стукнул по столу). Отец!
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ (негромко, но властно). Молчать.
Петр замолчал.
Молчать, когда я с тобой говорю.
Вера Николаевна выходит вперед.
ВЕРА НИКОЛАЕВНА. Алеша, пожалей себя.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Поздно себя жалеть. Не поможет. Вот он, Петр Кирпичев. (Горестно.) Нам отвечать.
ПЕТР. Отец, мы с тобой не одни. Здесь мой сын!..
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Вот и хорошо, что здесь. Он молодой – пусть слышит. Нам отвечать.
ВЕРА НИКОЛАЕВНА (глухо). Успокойся, Алеша. Уж говорили об этом с тобой.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Погоди. Не все же вполголоса. Надо и вслух. Мы с тобой трудно жили. В тюрьмах сидели, на фронтах воевали, сначала делали революцию, потом укрепляли ее. Мы дома редкие были гости – вот и не заметили, как он из сына Кирпичева стал кирпичевским сынком.
ПЕТР (нервно). Мама, хоть ты пойми…
ВЕРА НИКОЛАЕВНА. Молчи.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Я стал, как говорится, большим человеком; что в жизни – в ее, в моей – изменилось? Ничего. Работать стали больше. Блага – они все на тебя пришлись. Я думал, это хорошо – нам были бури да грозы, ему зато – солнце да розы. Почести мне разные оказывали. Я их за работой принимать не успевал – они на твою долю доставались. Мелкие людишки из‑за отца перед тобой заискивали, а тебе нравилось это…
ПЕТР (негодующе). Но позволь…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ (не слушая его). Я просто работал рядом с великими тружениками земли нашей, работал и не думал, как пахнет власть, а ты с детских лет ощущал ее вкус, и он отравил тебя… Мы с матерью все проглядели – вот она, наша вина…
ПЕТР (усмехнулся, сжал пальцы). Выходит, увидели наконец.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Да… поздно. Что делать? Ты скоро от нас ушел – начал самостоятельную жизнь. Тогда я думал – это в тебе молодая кровь играет, задор, нерастраченная сила, а теперь вижу – просто тебе это было удобней…
ПЕТР. Что удобней-то?
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Удобней жить от меня подальше. Близко стесняли мы тебя – я и мать, а вдалеке даже полезными были. Ведь я всю жизнь тебя подпирал незримо, всю жизнь делал тебе анкету, благо немало у нас болванов, влюбленных в параграфы.
ПЕТР (сквозь зубы). Что-то не нравятся мне речи твои…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ (не слушая его). А хватка у тебя есть, осанку с детства нагулял, фамилия хорошая – ну что ж, пошел вверх по лесенке. Правда, не всегда было у тебя гладкое восхождение. Помнишь, как намылили тебе голову, когда ты был областным прокурором? Ты тогда притворился, что сделал выводы, – ловко притворился, меня обманул…
ПЕТР. Отец, за эти слова…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Осторожней ты стал с той поры, хитрей, а все же сегодня увидал я тебя таким, каков ты есть…
ПЕТР. Черта лысого ты увидел! Слеп стал на старости лет. Тоже… глаза чекиста. Обвели тебя вокруг пальца, поплакали в жилет – и ты уж… готов! Уважаемых людей позоришь, за темного человека воюешь (горестно), единственного сына…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ (прервал). Подожди… единственный. За темного человека?.. Однако в лицо ему ты не сказал, кем считаешь его…
ПЕТР (нетерпеливо махнул рукой). В моем положении все в лицо не скажешь…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. А ты попробуй. (Распахнул дверь.) Идите сюда, Михаил Александрович.
Входит Покровский.
ПОКРОВСКИЙ. Спасибо, что позвали. Мне уже трудно было там оставаться.
ПЕТР. Это что? Инсценировка? Здорово! По нотам разыграно.
СЕРГЕЙ. Нет. С игрой кончено.
ПЕТР. Мама! Что ж это такое, наконец? Где я?
ВЕРА НИКОЛАЕВНА. Не кричи, Петр. Криком ты ничего не докажешь.
ПОКРОВСКИЙ. Петр Алексеич!..
ПЕТР. Нам с вами не о чем разговаривать!
ПОКРОВСКИЙ. Нет, есть о чем. Есть! Петр Алексеич, зачем же вы так поступили? Что вы сделали со мной?
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Молчишь?
ПОКРОВСКИЙ. Вы так хорошо со мной говорили. Я сразу полетел к жене обрадовать ее, впервые за полгода мы шутили, смеялись… Значит, это вы отмахивались от меня? Отделаться хотели?
Петр молча барабанит пальцами по столу.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Тебя спрашивают – отвечай.
ПЕТР. Ты устроил этот спектакль – ты и участвуй в нем. Меня уволь.
ПОКРОВСКИЙ (медленно). Понимаю… (Короткая пауза.) Я для вас – песчинка, один из тысячи просителей, неизвестный человек… (Вскипая.) Но ведь у этого человека своя жизнь, свое дело, своя семья… Нет, я не позволю!..
ПЕТР. Ах, вот как? Даже «не позволю»?
На террасе появились Нина Константиновна и Тема.
ПОКРОВСКИЙ. Не позволю. Я – советский человек в своей Советской стране. И дело уж не во мне, не в провинциальном адвокате. Дело в советском законе, в советском духе. Вы чуть было не согнули меня, черт вас возьми. Были минуты – мне хотелось бросить все это к лешему. Чтоб не было больше этих хождений, приемов, просящего тона, виноватой улыбки. Но сейчас мне ясно: не имею на это права. Дело не во мне. Я должен бороться. (Быстро уходит.)
НИНА КОНСТАНТИНОВНА. Петр! Что здесь происходит?
ПЕТР. Что здесь происходит? Драма. Трагедия. Балаган.
НИНА КОНСТАНТИНОВНА. Не надо… Этот человек… Почему он здесь?.. Почему все молчат? Вера Николаевна…
ВЕРА НИКОЛАЕВНА. Ах, милая, я шестьдесят пять лет Вера Николаевна…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ (медленно). Просто мы попросили вашего мужа уехать от нас. Вот и все.
ПЕТР. Слышала? Ничего больше. Ну, отец, всему бывает предел. Я не только сын тебе – я коммунист.
СЕРГЕЙ (четко, не повышая голоса). Коммунист? Ты? И это после всего, что мы видели?
ПЕТР. Не смей обращаться ко
