Борис Барков - Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты

— А что, — спросил Грибоедова Денис Давыдов, — признайся: сердце у тебя немного екает в ожидании представления?

— Екает, — порывисто отвечал Грибоедов, — да так, что я даже не поеду в театр.

Когда по окончании спектакля раздались голоса, вызывавшие авторов, то на сцену никто не вышел. Режиссер театра объявил, что ни одного из авторов в зале нет.

Грибоедов позже признался, что не смог бы пережить провала, если бы он случился.

Когда знаменитый русский историк и писатель Карамзин был назначен государственным историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге: «Если меня не примут, то запиши меня». Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина дома нет, Карамзин спросил его:

— А записал ли ты меня?

— Записал.

— Что же ты записал?

— Карамзин, граф истории.

В XIX веке возраст дворян-студентов значительно различался от возраста современных студентов. К примеру, Александр Сергеевич Грибоедов поступил учиться в университет… одиннадцати лет от роду! И знания, которыми он обладал в подростковом возрасте, составляли куда больший объем, чем у некоторых современных представителей новоиспеченной профессуры.

В 1808 году тринадцатилетним подростком поступил в Московский университет Петя Чаадаев, будущий философ. В университете Грибоедов и Чаадаев стали близкими приятелями.

Одна верноподданная дама вышила подушку, которую поднесла Александру I со следующими стихами:

Российскому отцуВышила овцу,Стих ради причин,Чтоб мужу дали чин.

Державин, будучи государственным деятелем, начертал резолюцию:

Российский отецНе дает чинов за овец.

Однажды обедал историк Карамзин у поэта Державина. Обед был очень плох. Карамзин ничего не мог есть. Наконец, к какому-то кушанью подают горчицу. Он обрадовался, думая, что на ней отыграться можно, что она отобьет дурной вкус. Однако вышло, что и горчица была невозможна. Так и ушел голодным.

Цирюльник, брея героя Отечественной войны 1812 года и покорителя Кавказа генерала Ермолова, порезал его. Ермолов вскочил с досадой, но быстро опомнился и заплатил растерявшемуся цирюльнику вдвое, сказав при этом:

— Вот тебе, любезнейший, за бритье и за кровопускание.

Однажды атаман граф Платов пил у одного графа чай или, вернее, пил, по своему обыкновению, ром с чаем. В это время вошел историограф Карамзин. Граф представил его Платову.

— Очень рад познакомиться, — сказал Платов. — Я всегда любил сочинителей, потому что все они пьяницы.

Во время Бородинского сражения артиллеристы-батарейцы отбивались от наседавших французов пушечными шомполами — банниками. Генерал Костенецкий — человек гигантского роста и богатырской силы — дрался так яростно, что ломал их, как щепки. Позднее он просил Александра I снабдить артиллеристов банниками из железа.

— Железные банники у меня, может, и есть, — ответил император, — но откуда взять Костенецких, чтобы владеть ими?

Во время Отечественной войны 1812 года однажды в разгар боя к князю Петру Ивановичу Багратиону подъехал адъютант главнокомандующего с приказом немедленно начать отступление войск, так как «неприятель уже… на носу». А у Багратиона был действительно очень длинный нос.

— На чьем носу? — невозмутимо ответил Багратион. — Если на твоем, так это недалеко, а на моем — так мы тут еще и отобедать успеем!

Во время Бородинского сражения адъютант доложил Кутузову, что русские войска терпят поражение. Кутузов приложил подзорную трубу к слепому глазу и сказал:

— Не вижу.

Через некоторое время адъютант доложил, что русские потеснили французов и восстановили равновесие на поле боя.

Кутузов приложил подзорную трубу к здоровому глазу и сказал:

— Вот теперь вижу.

После того как французские войска заняли в 1812 году Москву, жена Кутузова писала ему: «…Мишенька! Неужели ты надеешься победить гениального Наполеона?» На что Кутузов отвечал ей: «Нет, матушка. Победить, конечно, не надеюсь. А вот перехитрить и выгнать вон из России, уж это обязательно».

Услышав известие о восстании декабристов в Петербурге и узнав, что среди восставших известные дворяне, один знатный вельможа заметил:

— Обыкновенно сапожники делают революции, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели сделаться сапожниками…

Поэт Василий Андреевич Жуковский преподавал русский язык сестре Александра I великой княгине Елене Павловне. Однажды за обедом во дворце, где присутствовал Жуковский, Елена Павловна громко спросила, что означает краткое словцо, которое она видела написанным углем на задней стене дворца. Присутствовавшие, в том числе и император Александр I, смутились и не знали, как выйти из создавшегося положения. Один Жуковский не растерялся и промолвил:

— Это слово происходит от повелительного наклонения глагола «ховать», то есть прятать. Но это очень грубое слово, присущее простолюдинам, и не должно употребляться великой княгиней.

Все облегченно вздохнули и с благодарностью посмотрели на Жуковского. Когда подали десерт, император пригласил поэта к себе в кабинет и, вручая в знак признательности табакерку, усыпанную бриллиантами, сказал:

— Вы, Василий Андреевич, большая умница! Вот вам на память! И х… в карман!

Когда пришла пора войскам возвращаться домой, к графу Михаилу Семеновичу Воронцову как главнокомандующему обратились все французские рестораторы и трактирщики с просьбой принять меры к оплате долгов — офицеры и нижние чины выпили и съели столько, что, наверное, на эти деньги в России можно было бы купить небольшую губернию.

Граф Михаил Воронцов, как истинно русский офицер и дворянин, человек чести и настоящий отец своим солдатам, сам заплатил все долги офицеров и солдат.

— Это поступок истинного русского дворянина и офицера, — сказал об этом император Александр I. — Мы этого не забудем!

Александр I постоянно отказывался давать ход делам об оскорблении величества, не слушая докладов об этих преступлениях. Однажды генерал-прокурор Иван Иванович Дмитриев стал настаивать на том, чтобы государь прочел бумаги, так как в деле, по его словам, были некоторые особенные обстоятельства. Император, подумав, отказался знакомиться с документами и даже слушать министра: