Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
«Петербург сильно изменился», – говорит об этом периоде Кропоткин. И действительно, от прежнего Петербурга начала 60-х годов не осталось и следа. Реакция пресекла дряблые ростки либерально-буржуазной общественности. Но подрастало новое поколение, для которого все эти страхи не имели пока реального значения. Молодежь по-прежнему рвалась к вопросам общественности[10].
Постоянный страх «старших» и боязнь подвергнуться подозрению в радикализме» внушали серьезное опасение «отцов» за судьбу своих детей». На почве подобных разногласий начал намечаться неизбежный антагонизм между представителями двух поколений, между «отцами» и «детьми». Почти в каждой зажиточной семье намечалась упорная борьба между пытавшимися сохранить общественное благоразумие» «отцами» и «детьми», отстаивавшими свои собственные права на индивидуальность и на возможность жить согласно своим идеалам. Но в идеалы эти пока еще не входила задача революционной борьбы. По большей части эти идеалы» мы слились молодежью в плоскости борьбы за индивидуальность, за право жить и мыслить по-своему. Так постепенно среди молодежи, преимущественно из зажиточных классов, подготовлялось то умственное движение, которое во главу угла своего миросозерцания ставило по преимуществу этические начала.
К этому времени значительно изменился и самый состав учащейся молодёжи.
Классовый состав ее во II половине 60-х годов был значительно пестрее, чем в I половине того же десятилетия. В то время, как представители дворянского сословия и других имущих классов в среде разночинной интеллигенции пытались найти выход из создавшегося тупика в нравственном совершенствовании своей личности, в отказе от культурных привычек, унаследованных от своих «отцов», воспитанных на подневольном крепостном труде, в стремлении отрешиться» и «опроститься», чтобы жить, как живет большинство русского народа, – в это время другая часть молодежи, вышедшая из самых низов, а, следовательно, не чувствовавшая «покаяния» перед русским народом, – частью которого она сама являлась, – искала выход в совершенно другом направлении – в попытке подхватить знамя революционной борьбы, выпущенное предыдущими поколениями Зайчневского и Каракозова, чтобы снова начать прерванную борьбу с правительством. На почве наметившегося классового расслоения учащейся молодежи конца 60-х годов образовалось два резко обозначившихся течения – одного так называемого радикального, а другого революционного.
То, что имело лишь слабые различия в половине 60-х годов, то к концу II половины 60-х годов начало приобретать в глубокое классовое разграничение, выявлявшее и различное понимание революционных задач. В этом отношении весьма характерно понимание одних и тех же идей Чернышевского и Писарева представителями различных группировок учащейся молодежи к концу II половины 60-х годов. В то время как революционная часть молодежи воспринимала социалистическое учение Чернышевского в его чистом виде, «радикальная» часть брала из этого учения все старое, и утопическое, что отброшено было самим Чернышевским ещё до 1861 года.
Таким воскрешенным пунктом в учении Чернышевского являлось отброшенная им в свое время идея о русской общине, ставшая для «радикальной» части молодежи своеобразным социалистическим фетишем, подхваченным ею и воплощенным в качестве краеугольного камня в последующем движении 70-х годов. Точно такой же вульгаризации подверглось и учение Писарева. «Радикальная» молодежь в учении Писарева прежде всего воспринимала этическую сторону, то «нравственное» совершенствование отдельной личности, тот своеобразный идейный «эгоцентризм», который давался Писаревым в его «Реалистах».
Что же касается революционной стороны этого учения, то «радикальная» часть молодежи его просто-напросто проглядела. Писарев выступил на арену общественно-литературной деятельности в мрачный период реакции II половины 60-х гг. Несмотря на резкую критику общественных форм жизни, ему все же приходилось говорить до некоторой степени «эзоповским» языком. То, что прямо определялось у него, как призыв к революционной борьбе, то «радикальной» частью молодежи воспринималась, как проповедь «этического» самосовершенствования личности без примеси какой бы то ни было революционной готовности. С именем Писарева обычно связывается представление о своеобразной форме общественного умонастроения русской молодежи конца 60-х и начала 70-х годов, получившей название «нигилизма».
Но это понятие «нигилизма» различными классовыми группировками понималось различно. Нигилизм, каким мыслили его представители «радикальной» молодежи, прежде всего был общественно-этическим направлением, объявлявшим войну условным формам культурной жизни. Он отрицал абсолютно все авторитеты, за исключением авторитета разума, Отрицая всякого рода привычки, обычаи, эстетику и сентиментализм, он утверждал принцип «разумной личности». Но у Писарева это отрицание всякого рода авторитетов – морально-революционное отрицание общественных норм носило исключительно характер во имя освобождения личности для общественной и революционной борьбы.
Но этого революционного характера нигилизма «радикальная» часть молодежи как раз и не замечала. Наоборот, представители революционной части молодежи нигилизм Писарева прежде всего осматривали не его «отрицательную» сторону, а, наоборот, «положительную». Не довольствуясь одним отрицанием, «революционная» часть молодежи прежде всего видела в нигилизме утверждение социально-политических идей и революционных целей. Это был не «радикальный», а революционный «нигилизм». В этом отношении глубоко характерно определение нигилизма, данное III Отделением в 1869 году, в связи с выступлением Нечаева на историческую сцену.
Русский нигилизм соединяет в себе западных: атеиста, материалиста, революционера, социалиста и коммуниста. Он отъявленный враг государственного и общественного строя; он не признает правительства[11].
Это не мешает ему, однако, пользоваться, где и насколько возможно, тем самым правительством, под которое он подкапывается. Под этим определением нигилизма целиком можно подписаться, и под ним целиком подписался бы и сам Нечаев, о котором в сущности и писало III Отделение в 1869 году.
Понятно, что это определение ни в какой мере нельзя отнести к «радикальной» части молодежи, хотя и именовавшей себя «нигилистами», но бывшей по существу группировкой довольно мирных людей. Таким образом, только в лице Нечаева, выступившего на историческую сцену к концу 60-х годов, история впервые могла наблюдать яркого представителя классового характера революционной борьбы, обозначившейся в результате классового расслоения русского общества под влиянием усилившегося роста буржуазно-капиталистических взаимоотношений.
Своею жизнью и последующей деятельностью Нечаев впервые воплотил в жизнь начало непримиримой политической борьбы с царским правительством и политически оформлявшейся молодой русской буржуазией.
Глава третья Революционный путь Нечаева
Сергей Геннадиевич Нечаев родился 20 сентября 1847 года в селе Иванове (теперь губернский город Иваново-Вознесенск). В то время, как и теперь, Иваново представляло крупнейший центр хлопчатобумажной промышленности. Огромные по тому времени бумажно-прядильные и ткацкие фабрики привлекали в Иваново значительные кадры рабочих из крестьян.
Сюда стекались не только уроженцы своей Владимирской, но и выходцы соседних – Ярославской, Костромской и Нижегородской губерний. Условия промышленного капитализма создавали обстановку чрезмерной эксплуатации рабочих масс. В погоне за заработком помещики отсылали сюда своих оброчных крестьян. Стекались сюда и вольнонаемные, успевшие выкупиться из крепостной зависимости и приписаться к какому-либо мещанскому обществу. Одним из таких приписавшихся к Шуйскому мещанскому обществу и был отец Нечаева, Геннадий Павлович.
Вот что
