Одиссея Тонино - Тонино Гуэрра
Первую ночь шел дождь, и я слышал, как капли стучали по дереву окна и двери. Растрогался, вспомнив, как однажды мы с матерью отправились навестить деда. Он жил в маленьком сарайчике — его летнее убежище в Сантарканджело. В тот день была сильная гроза, и мы-молча сидели, укрытые старыми досками стен. Когда дедушка умер, я не раз возвращался в этот сарай. И летом. Как только я входил в него и садился, сразу же начинался дождь. Его удивительный шум жил в моей памяти, и я его слышал. Он возникал во мне всякий раз, когда я туда заходил. Даже если на улице светило солнце.
Женщина появилась в этих краях «летающего пуха» в самом начале лета. Худощавая и молодая, разговаривая, она постоянно жестикулировала, что меняло очертания ее тела. Маленькая церковь в горах. где пол был покрыт травой «Луиза», пробудила ее любопытство. Она знала, что многие стремились сюда, чтобы просить милости и найти утешение. Женщина приехала с мужем. В тот день им пришлось идти по нехоженым тропам, часто опасным и ухабистым. Иногда встречались кусты с дикими ягодами, а временами совсем голые тропы были отмечены следами животных, искавших траву. Они знали, что одна старая женщина собирала летающий пух и делала мягкие перины. Продавала их на ярмарках в горах. Им удалось найти ее. Она-то и привела их к маленькой церкви. Женщины подружились. Во второй раз молодая синьора вернулась одна и остановилась у новой подруги. Она подолгу стояла на камнях и вдыхала аромат лимонов, исходивший из часовни. Просила о помощи. Ей хотелось обуздать свое воображение. Независимость его доставляла беспокойство, особенно, как вышла замуж. Время от времени она возвращалась в эти места, где летал пух. Это помогало ей подавлять запретные, непроизвольно возникавшие желания, и в их отношениях с мужем воцарялось спокойствие.
Я остановился и через запыленные стекла разглядывал пустые комнаты в домах. Туда проникал укрощенный свет, и бледный воздух этих комнат походил на разлитое грязное молоко. Видел покосившуюся мебель или пустоту, огражденную стенами, которым уже нечего было защищать. Разве что забытый обеденный стол из дерева, выкрашенный в голубой цвет. Он потускнел от времени и потных рук. Я наслаждался: люблю краски, на которых печать времени и нищеты.
Часто разглядываю пейзажи, подсказанные пятнами на облупившейся штукатурке. И тени, оставленные подтеками воды, с рисунком ветвей, растрепанных ветром. Если сел на забытый стул перед камином, легко представляешь, что ты и есть тот человек, которого здесь не хватало. Если подолгу не отводить глаз от гор мусора и отходов, то можно поверить в их готовность пробудить воображение в тех, кто питает к ним жалость.
Я долго шагал по Земле, собирая слова, затерянные среди ржавых шумов. Заметил, что стены брошенных домов и развалины вновь оживают от теней внимательных к ним прохожих. Когда я понял, что и моя тень приносит утешение, стал переносить ее от одной разрушенной стены к другой. Потом присел отдохнуть на край длинной каменной поилки для скота, в которой не было воды. Вокруг нее росли пучки высокой и сухой травы со склонившимися гроздьями семян.
Едва я наклонился поднять дикую сливу в жухлой траве тропинки, как услышал чьи-то шаги. Они, наверняка, доносились от сухого подлеска. Я обернулся и увидел Ремоне. Впервые. Шел он медленно. Высокий и довольно грузный, он ширился книзу неожиданными округлостями. Ремоне походил на большое доисторическое животное, ведомое запахом. Огромные, как листья инжира, уши не собирали более ни человеческих голосов, ни звуков. До него, возможно, долетали далекие и понятные только ему загадочные сигналы. Рассеянный взгляд видел собственные миражи, не замечая ничего вокруг. Крикнул: «Добрый день, синьор Ремо!» Казалось, я плеснул тишиной в окаменевшую мягкость его лица. Оно выражало лишь полное равнодушие и отрешенность от этого мира. С его губ скатилось едва слышное бормотание, подобное глухому рокоту водопада. Зачарованные глаза выглядывали из распухшего тела. В них еще жили далекие отблески памяти.
Хотелось бы дать совет, чтобы все внимательными глазами посмотрели на старые двери, отдавая им должное. Они и теперь оберегают деревенские брошенные дома, хлева или загоны для скота. Вас не смогут утешить художественные достоинства или особое мастерство их изготовления. Однако это встреча со временем, оставившим на них свой след. Так вы вдруг заметите, что существуют предметы, которые смотрят на нас сердцем, и вы сможете дотронуться до мира даже с закрытыми глазами. Такие двери ждет одна и та же судьба. Их защита — паутина вбитых гвоздей и россыпь деревянных заплат. Те, кто не может позволить лишних затрат, не собирается заменять их, предпочитая чинить, прошивая фанеру гвоздями, которая бережет от жары и защищает от холода.
Когда я снова приехал в места, где летает пух, чтобы взглянуть на стоящий последним огромный крестьянский дом, мне бросилась в глаза старая дверь, будто видел ее впервые. Я сразу же влюбился в нее. Делал ее, вероятней всего, простой плотник, или хозяин этого дома в горах. Доски были так грубо заколочены, и в это бедное дерево вбили такое множество гвоздей, что я сразу же нашел ей имя: распятая. Я стоял и смотрел на этот ковер из гвоздей, когда дверь отворилась, и в ней появилась ЖЕНЩИНА. Совсем не удивившись моему присутствию, она прошла мимо и удалилась.
Женщина подошла к маленькой церкви, как только наступил рассвет. Небо пересекали светлые полосы, как будто летели уставшие птицы с размытыми крыльями. Она опустилась на колени и ждала с закрытыми глазами, когда до нее донесется аромат листьев. Но в этот день листья не источали аромата, будто не хотели общения с ней. Она открыла глаза и увидела, что ковер был еще в тени, тронутый местами блестящей темной росой. Спустя некоторое время, когда посветлело, стали видны маленькое окошко и задние стены. Воздух в часовне прояснился. Прошло еще немного времени, и наконец первая струя лимонного аромата донеслась до нее, и Женщина подумала, что
