Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Правила, регулировавшие каждый из визитов Винни ко мне, были многочисленными и весьма обременительными. Ей, например, запрещалось пользоваться поездом или автомобилем, поэтому оставался только самолет, что сделало ее поездку намного дороже. От нее требовалось после прилета в Кейптаун доехать кратчайшим маршрутом из аэропорта до городского полицейского участка Кейптауна «Каледон-сквер» для того, чтобы подписать там различные документы. На обратном пути ей также пришлось явиться в этот полицейский участок и подписать еще несколько документов.
Я также узнал из одной из газетных вырезок, что сотрудник спецподразделения полиции ворвался в наш дом в Орландо в то время, когда Винни одевалась, и она сердито вытолкнула офицера из спальни. Лейтенант выдвинул против нее обвинение в нападении на него, поэтому я обратился к своему другу и коллеге Джорджу Бизосу с просьбой обеспечить ее защиту на суде, что он и сделал весьма умело. Мы читали статьи в газетах на эту тему, и некоторые заключенные даже шутили со мной по поводу воинственности Винни. «Ты не единственный боксер в семье, Мадиба», – улыбались они.
Второй визит Винни, как предусматривалось тюремными правилами, длился всего полчаса, а нам нужно было многое обсудить. Винни была немного взвинчена грубым обращением с ней в полицейском участке Кейптауна. Кроме того, ей стало слегка нехорошо от дизельного выхлопа, когда она находилась в трюме парома. Она приложила максимум усилий, чтобы принарядиться для меня, но выглядела худой и изможденной.
Мы обсудили с ней образование наших детей, здоровье моей матери, которое ухудшилось в последнее время, и наши финансовые дела. Важнейшим вопросом было образование Зенани и Зиндзи. Винни устроила обеих девочек в школу, которая называлась индийской, и власти стали преследовать директора школы на том основании, что зачисление в школу учеников-африканцев являлось нарушением закона. В этой связи мы приняли трудное решение отправить Зенани и Зиндзи в школу-интернат в Свазиленде. Это было тяжелое решение для Винни, которая находила в своих двух девочках большую поддержку. Меня утешал тот факт, что они должны были получить в Свазиленде достойное образование. Наряду с этим я беспокоился о Винни. Одинокая, она могла стать легкой добычей для тех, кто попытался бы очернить ее репутацию под видом ее друзей. Винни всегда слишком доверяла людям.
Чтобы обойти тюремные ограничения на обсуждение вопросов, не относящихся к семье, мы использовали имена и слова, значение которых было понятно только нам. Когда я захотел знать, как у Винни, в действительности, складывались дела, то спросил ее: «Ты недавно узнала кое-то новенькое о Нгутьяне. С ней все в порядке?» Нгутьяна – одно из клановых имен Винни, но тюремные власти об этом не знали. И Винни смогла откровенно, без утайки, рассказать о том, как себя чувствовала эта самая «Нгутьяна» и чем она занималась. Если бы надзиратель поинтересовался, кто такая Нгутьяна, мы бы ответили, что она – двоюродная сестра Винни. Когда же я захотел узнать о том, как продвигается работа по созданию представительств Африканского национального конгресса за рубежом, то задал Винни вопрос: «Как обстоят дела в церкви?» Винни подробно изложила мне (в соответствующих выражениях), какая ситуация складывалась в «церкви», на что я поинтересовался: «А как поживают священнослужители? Есть ли у них какие-нибудь новые проповеди?» Мы импровизировали как могли и сумели таким образом обменяться большим количеством новостей.
Как всегда, когда надзиратель крикнул: «Время вышло!» – я удивился, считая, что прошло всего несколько минут. Я хотел поцеловать на прощание стекло между нами, но сдержался. Я всегда предпочитал, чтобы Винни уходила первой, чтобы ей не пришлось видеть, как меня уводят надзиратели. Я мог различить, как она прошептала мне слова прощания, скрывая свою боль от надзирателей.
После ее визита я, как всегда, долго прокручивал в голове все его детали: во что была одета Винни, что она сказала мне и что сказал ей я. Затем я написал ей письмо, в котором изложил некоторые дополнительные детали из того, что мы обсуждали. Я еще раз повторил, как беспокоюсь о ней, как крепки наши отношения, похвалил ее за заботу о детях. Я рассматривал свои письма Винни и как любовные послания, и как единственный способ оказать ей эмоциональную поддержку, в которой она так нуждалась.
Вскоре после этого визита я узнал, что Винни обвинили в том, что она по прибытии в Кейптаун не явилась в полицейский участок, а также в том, что она, уезжая с острова Роббен, отказалась сообщить полиции свой адрес. Суть заключалась в том, что она уже дала свой адрес, направляясь на пароме на остров, и когда ее вновь спросили его при возвращении, она ответила, что уже предоставила эту информацию раньше.
В результате Винни была арестована и после этого освобождена под залог. Ее судили и приговорили к году тюремного заключения с отсрочкой исполнения приговора (за исключением четырех дней, которые она уже отсидела после ареста). Впоследствии из-за этого инцидента Винни была уволена со своей второй работы социального работника и потеряла свой основной источник дохода.
Государство делало все возможное, чтобы оказывать давление на меня, считая, что у меня не было возможности сопротивляться. В конце 1966 года Юридическое общество провинции Трансвааль по наущению министра юстиции, ссылаясь на то, что я был осужден в ходе судебного процесса в Ривонии, подало ходатайство об исключении меня из списка практикующих адвокатов. Судя по всему, эта организация осталась недовольна провалом своей предыдущей попытки исключить меня из этого списка после моего осуждения за участие в Национальной кампании гражданского неповиновения и решила на этот раз все же добиться своего.
Я узнал об акции Юридического общества провинции Трансвааль только после того, как их ходатайство было подано. Эта организация отличалась крайне консервативными взглядами и решила наказать меня, воспользовавшись тем, что во время моего заключения, по ее предположению, я не смогу защитить себя. Заключенному на острове Роббен, действительно, нелегко защищать себя в суде, но именно это я и собирался сделать.
Я сообщил тюремной администрации, что намерен оспорить эту акцию и обеспечить свою собственную защиту. Я предупредил, что для надлежащей подготовки мне потребуется освобождение от работ на известняковом карьере, а также подходящий стол, стул и настольная лампа, чтобы иметь возможность работать над своей речью. Мне также был нужен доступ к библиотеке юридической литературы, поэтому я потребовал, чтобы меня отвезли в Преторию.
Моя стратегия состояла в том, чтобы забросать тюремные власти и суды правомерными ходатайствами, которые, как я знал, им будет трудно удовлетворить. Тюремная администрация всегда начинала беспокоиться, когда я проявлял готовность защищать себя в суде, потому что в ходе таких судебных процессов выявлялось (и предавалось гласности),
