Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
На этот раз я пошел еще дальше и подал заявление в регистратуру Верховного суда для получения там необходимых мне протоколов, документов и книг. Я запросил также список свидетелей стороны обвинения и резюме данных ими показаний. В ответ я получил письмо, в котором сообщалось, что для удовлетворения моей просьбы Верховному суду необходимо знать линию моей защиты. Это было просто невероятно. Запрашивать линию защиты адвоката до начала судебного процесса? Ни одного обвиняемого нельзя принудить раскрыть линию своей защиты до того, как он предстанет перед судом. Я написал в ответ, что линия моей защиты станет им ясна, когда я подам свои документы, но никак не раньше.
Это стало началом активной переписки между мной и регистратурой Верховного суда и государственным прокурором, который представлял Юридическое общество провинции Трансвааль. Я не отказался ни от одного из своих запросов. Столь же непримиримы были и тюремные власти: они отказались освобождать меня от работ на известняковом карьере и обеспечить меня столом и стулом. Согласно их заявлению, я также ни при каких обстоятельствах не мог поехать в Преторию, чтобы воспользоваться там библиотекой юридической литературы.
Я продолжал досаждать Юридическому обществу провинции Трансвааль и регистратору Верховного суда требованиями, которые они упорно продолжали отклонять. Наконец, спустя несколько месяцев и после множества писем без какой-либо публичной огласки, а простым кратким уведомлением мои оппоненты известили меня об отказе от своего ходатайства. Они не ожидали, что дело повернется таким образом. Они рассчитывали, что у меня не хватит сил и желания защитить себя, однако они ошиблись.
Я мог детально и оперативно знакомиться с официальной реакцией на свои шаги в отношении Юридического общества провинции Трансвааль, поскольку мы ежедневно получали свежую газету, как если бы ее доставлял почтальон к нашей двери. В сущности, так оно и было.
Следить за нами по ночам вменялось в обязанность тихому пожилому надзирателю, являвшемуся последователем религиозной организации «Свидетели Иеговы», с которым подружился Мак Махарадж. Как-то ночью он подошел к камере Мака и сказал ему, что хочет принять участие в конкурсе, который организовала одна газета. Для участия в конкурсе требовалось прислать эссе. Надзиратель поинтересовался, не поможет ли ему Мак написать это эссе, и намекнул, что готов отблагодарить за такую помощь. Мак согласился, и эссе получилось весьма неплохим. Две недели спустя старик пришел к Маку очень взволнованным. Оказывается, он стал финалистом конкурса. Последовал вопрос: не напишет ли Мак ему еще одно эссе? Надзиратель пообещал Маку взамен целую курицу на ужин. Мак ответил, что должен подумать над этим предложением.
На следующий день Мак Махарадж пришел ко мне и Уолтеру Сисулу и рассказал нам о сложившейся ситуации. В то время как Уолтер выступил за то, чтобы Мак принял еду в качестве поощрения за свою помощь, я поддержал его сомнения насчет такой возможности, понимая, что в таком случае у всех могло возникнуть предположение, что к нему сложилось особое отношение. В тот вечер Мак ответил надзирателю, что готов написать эссе в обмен на пачку сигарет. Старый надзиратель согласился и на следующий вечер принес Маку только что купленную пачку сигарет.
На следующий день Мак сказал нам, что теперь у него есть рычаги влияния на старого надзирателя. «Какие же?» – поинтересовались мы. «У меня есть его отпечатки пальцев на пачке сигарет, – объяснил Мак, – и я могу, таким образом, шантажировать его этим». Уолтер воскликнул, что это аморально. Я не стал критиковать Мака, но поинтересовался, что же он собирается требовать в обмен на свое молчание. Мак в ответ поднял бровь и сказал: «Газеты!» Мы с Уолтером посмотрели друг на друга. Все дело в том, что Уолтер, пожалуй, был единственным заключенным на острове Роббен, который так же, как и я, любил читать газеты. Мак обсудил свой план с комитетом по коммуникациям, и, хотя у нас с Уолтером были определенные сомнения по поводу его проекта, мы не стали останавливать его.
Тем же вечером Мак сообщил надзирателю, что у него есть его отпечатки пальцев на пачке сигарет и что, если старик откажется от сотрудничества с нами, он разоблачит его перед представителем тюремной администрации. В ужасе от того, что его могут уволить и он, таким образом, потеряет пенсию, надзиратель согласился делать все, что захочет Мак. В течение следующих шести месяцев, пока нашего ночного надзирателя не перевели на другой объект, он тайно передавал Маку свежие газеты. Получив их, Мак обобщал последние новости и излагал это резюме на маленьком листочке бумаги, который затем передавался среди нас. Следует отметить, что несчастный надзиратель не смог выиграть конкурс, объявленный газетой.
Трудно было определить, чем мы больше занимались на работах на известняковом карьере: добывали известь или беседовали друг с другом. К 1966 году наши надзиратели заняли позицию невмешательства: мы могли говорить столько, сколько хотели, находясь на работе. Мы собирались небольшими группами, по четыре-пять человек, и дискутировали под солнцем в течение всего рабочего дня на различные темы как серьезного характера, так и совершенно пустяковые.
В том, что ты отбываешь тюремное заключение, нет никаких плюсов, кроме одного: у тебя появляется время подумать. В водовороте борьбы за свободу, когда ты вынужден постоянно реагировать на стремительно меняющиеся обстоятельства, у тебя редко бывает возможность тщательно обдумать все последствия своих решений или детально проанализировать выбранную тактику действий. Тюрьма дает время – причем очень много времени, больше, чем достаточно, – чтобы поразмыслить о том, что ты уже успел сделать, а что тебе еще только предстоит.
Мы постоянно организовывали политические дебаты. Некоторые политические темы мы прорабатывали буквально за один день, для других требовались целые годы, при этом их острота не притуплялась с течением времени. Мне нравились наши политические дискуссии, и я всегда был готов принять в них участие. Наша самая острая и продолжительная дискуссия касалась отношений между Африканским национальным конгрессом и Коммунистической партией. Некоторые из заключенных, особенно те члены «Умконто ве сизве», которые прошли подготовку в социалистических странах, считали, что между АНК и компартией нет принципиальных различий. Даже такие видные представители руководства АНК, как Гован Мбеки и Гарри Гвала, поддерживали эту теорию.
Компартия не существовала на острове Роббен в качестве отдельно взятой структуры. В условиях тюремного заключения не было смысла проводить различие между АНК и компартией, как это обычно делалось вне тюремных стен. Мои собственные взгляды по этому вопросу не изменились за
