Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Один из первых методов был разработан Ахмедом Катрадой и Маком Махараджем, которые заметили, что во время наших выходов на работы на известняковый карьер надзиратели часто выбрасывали пустые спичечные коробки. Им пришла в голову идея тайно собирать эти коробки и сооружать в них фальшивое дно, в которое помещать небольшое письменное сообщение. Лалу Чиба, который когда-то учился на портного, писал эти крошечные закодированные сообщения. Джо Габи, бывший член формирований «Умконто ве сизве», находившийся в нашей секции, нес эти модифицированные спичечные коробки, когда нас отводили на работы в карьер, и выбрасывал их на том самом стратегическом перекрестке, где, как мы знали, будут проходить обычные заключенные. Во время доставки нам еды мы шепотом объяснили свой план. Заключенные из секций F и G при выходе на свои работы подбирали эти спичечные коробки, а мы точно так же получали ответные сообщения. Этот метод был далек от совершенства. В наши планы, например, мог разрушительным образом вмешаться дождь. С учетом этого мы вскоре разработали более эффективные методы связи.
Мы искали моменты, когда надзиратели проявляли невнимательность. Такие моменты случались, в частности, во время приема нами пищи и сразу же после этого. Мы разработали схему, в соответствии с которой сочувствовавшие нам заключенные из общих секций, работавшие на кухне, закладывали письма и записки, завернутые в пластик, на дно пищевых бачков. Мы отправляли ответные сообщения аналогичным образом, заворачивая записки в тот же пластик и помещая их под груду грязной посуды, возвращавшейся на кухню. Чтобы гарантированно скрыть от посторонних глаз свои записки, мы делали все возможное, создавая полный беспорядок и разбрасывая остатки еды по всем тарелкам. Надзиратели даже жаловались на этот хаос, но никогда не утруждали себя расследованием его причин.
Еще один метод обеспечения контактов между нами был связан с использованием туалетов. Наши туалеты и душевые находились рядом с секцией карцеров. Заключенные из общих секций также сидели в карцерах и пользовались теми же туалетами, что и мы, хотя и в разное время. Мак Махарадж разработал метод, согласно которому наши записки заворачивались в пластик, а затем приклеивались скотчем за край унитаза. Мы уведомляли наших коллег из числа политических заключенных, сидевших в общих секциях, что им надо по тому или иному обвинению оказаться в карцере, чтобы получить эти записки и отправить нам ответные. Само собой разумеется, надзиратели никогда не утруждали себя поисками нашей переписки в этом месте.
Чтобы тюремные власти не смогли прочесть наши записки в случае их обнаружения, мы разработали разные способы написания текста, который было нелегко рассмотреть или расшифровать. Один из способов заключался в использовании молока. Оно быстро высыхало, и бумага выглядела пустой. Текст проявлялся после того, как на бумагу с высохшим молоком наносили дезинфицирующее средство, которое нам выдавали для уборки наших камер. Проблема заключалась в том, что молоко мы получали достаточно редко. Тем не менее мы смогли регулярно использовать этот способ после того, как у одного из нас диагностировали язву.
Другой метод состоял в том, чтобы писать крошечным закодированным шрифтом на туалетной бумаге. Эту бумагу можно было легко спрятать, поэтому такой метод стал достаточно популярным для тайной передачи записок. Когда тюремные власти смогли обнаружить ряд таких записок, они приняли чрезвычайные меры по нормированию туалетной бумаги. Гован Мбеки в то время был болен и освобожден от работ на карьере, и тюремная администрация поручила ему отсчитывать по восемь лоскутов туалетной бумаги в день на каждого заключенного.
Однако при всех этих хитроумных методах обеспечения связи один из лучших способов оказался одновременно и самым простым: попасть в тюремную больницу. На острове Роббен была одна больница на всех, и тюремная администрация физически не могла отделить там политических заключенных от обычных. Иногда заключенные из разных секций даже находились в одной палате, и, таким образом, осужденные из секции B могли свободно общаться и обмениваться информацией о деятельности различных политических организаций, забастовках и других актуальных политических событиях с осужденными из секций F и G вне зависимости от строгости тюремных запретов.
Контакты с внешним миром осуществлялись нами двумя способами: через заключенных, которые уже отбыли свой срок заключения и покидали остров Роббен, и при встречах с посетителями. Заключенные, которые уезжали, тайком выносили наши письма и записки в своих вещах или одежде. Что касается посетителей, то ситуация была более рискованной, потому что в случае обнаружения нашей переписки это могло отразиться также и на посетителе. Когда нас посещали адвокаты, надзирателям не разрешалось входить в комнату для встреч, и нам иногда удавалось передать письмо на волю. Адвокаты не подвергались обыску. Кроме того, на этих встречах мы могли общаться в письменной форме, как это уже было во время судебного процесса в Ривонии. Поскольку комната для встреч прослушивалась, я, например, говорил: «Пожалуйста, передайте…», – а затем делал паузу и писал на листе бумаги: «О.Т.», – имея в виду Оливера Тамбо. Затем я продолжал: «…что мы одобряем его план по сокращению…», – и дописывал: «…Национального исполнительного комитета».
Из записки, спрятанной в пластиковой упаковке в наших пищевых бачках, в июле 1966 года мы узнали, что заключенные общих секций в знак протеста против плохих условий содержания объявили голодовку. В записке не было каких-либо деталей, поэтому мы не могли знать ни ее конкретных целей, ни времени ее начала, ни ее хода. Мы были готовы поддержать любую забастовку заключенных, по какой бы причине они ни бастовали, поэтому решили начать забастовку сочувствия, начиная со следующего приема пищи. Голодовка означала, что надо было делать только одно: отказываться от пищи.
Из-за временной задержки в нашем общении заключенные общих секций не смогли узнать о нашей поддержке их акции где-то в течение суток. Тем не менее мы были уверены, что эта новость их обязательно обрадует. Мы при этом допускали, что тюремные власти заявят им о нашем отказе от забастовки, о том, что в то время, как они голодали, мы объедались изысканными блюдами. Это была стандартная практика: в кризисных обстоятельствах тюремные власти всегда начинали кампанию по дезинформации, чтобы натравить одну секцию на другую. В данном конкретном случае, хотя члены Африканского национального конгресса единодушно поддержали забастовку, некоторые активисты Панафриканского конгресса, отбывавшие заключение в общей секции, отказались присоединиться к ней.
В первый день нашей забастовки нам выдали наши обычные пайки, и мы отказались их есть. На второй день мы заметили, что наши порции стали больше, и
