Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Местный чиновник прервал меня: «Мандела, я приказываю тебе вернуться на свое место!» Я повернулся к нему и ответил спокойным тоном: «Я уже здесь, и я не вернусь». Я надеялся, что бригадир Аукамп согласится выслушать меня, однако он лишь холодно изучил меня, а затем повернулся к надзирателям и спокойно сказал им: «Накажите его!»
Я продолжал говорить, когда охранники повели меня прочь. «Отведите его обратно в камеру», – велел им представитель тюремной администрации. Мне предъявили обвинение в нарушении тюремных правил, и я (вновь) не стал оправдываться и защищаться. Наказание на этот раз заключалось в четырех днях карцера. Я извлек для себя из этого урок. Я и раньше знал этот принцип, но нарушил его от безысходности: никому (и меньше всего тюремным чиновникам) не нравится, когда его авторитет публично оспаривается. Если бы бригадир Аукамп ответил мне, то он бы унизил своего подчиненного. Тюремные чиновники гораздо чаще реагировали на наши просьбы, когда мы обращались к ним лично. Лучший способ добиться перемен на острове Роббен состоял в том, чтобы обращаться к тюремным чиновникам в частном порядке, а не публично. Иногда меня осуждали за то, что я порой о чем-то договаривался с тюремщиками, и я был готов признать эту критику справедливой, но при этом добиться улучшения тех или иных условий своего (или нашего) содержания.
66
Самый важный человек для любого заключенного – это не министр юстиции, и не специальный уполномоченный по исправительным учреждениям, и не генеральный директор Департамента исправительных учреждений, и даже не начальник тюрьмы, а надзиратель своей секции. Если ты мерзнешь и тебе нужно дополнительное одеяло, то ты можешь, конечно, обратиться с петицией к министру юстиции, но никакого ответа не получишь. Если ты обратишься к специальному уполномоченному по исправительным учреждениям, то он ответит тебе: «Извини, это противоречит тюремным правилам». Начальник тюрьмы скажет: «Если я выдам тебе дополнительное одеяло, то ко мне с такой просьбой будут обращаться все заключенные». Если же подойти к надзирателю своей секции, с которым ты находишься в хороших отношениях, то он просто пойдет на склад и принесет тебе это одеяло.
Я всегда старался быть вежливым с надзирателями своей секции. Не было никакого смысла иметь постоянных врагов среди надзирателей, поскольку враждебные отношения с ними приносили только проблемы. Политика Африканского национального конгресса заключалась в том, чтобы просвещать всех людей, даже наших врагов. Мы верили, что все люди, даже тюремные надзиратели, способны измениться, и делали все возможное, чтобы попытаться повлиять на них.
В целом, мы относились к надзирателям так же, как они относились к нам. Если к нам проявляли внимание и уважение, то мы в ответ также были внимательны и вежливы. Не все наши надзиратели являлись чудовищами. Мы сразу заметили, что среди наших тюремщиков встречались и те, кто верил в справедливость. Следует признаться, что быть дружелюбным с надзирателями – это нелегкое дело, поскольку они, как правило, не считали нужным проявлять вежливость по отношению к чернокожим африканцам. Учитывая ту пользу, которую могли принести надзиратели, доброжелательно настроенные к нам, я часто просил некоторых заключенных завязывать хорошие отношения с ними. Надо сказать, что никому не нравилось браться за такую работу.
Во время работ на известняковом карьере за нами присматривал один надзиратель, который относился к нам с особой враждебностью. Это было весьма некстати, потому что в каменоломне мы часто устраивали между собой различные дискуссии, и надзиратель, который постоянно пресекал наши разговоры, являлся для нас большой помехой. Я попросил одного из заключенных подружиться с ним, чтобы он не прерывал наши беседы. Вскоре после приложенных нашим коллегой усилий этот надзиратель стал вести себя с ним уже не так грубо, как раньше. Однажды он попросил у нашего товарища его куртку, чтобы он мог положить ее на траву и сесть на нее. Хотя я знал, что наш коллега был бы против такого жеста, я кивнул ему, чтобы он согласился на это.
Спустя несколько дней, когда мы обедали под своим навесом, к нам подошел этот надзиратель. У него оказался лишний бутерброд, и он бросил его на траву рядом с нами, коротко сказав: «Вот!» Это был его способ проявить свое дружеское отношение к нам.
Его поступок поставил нас перед дилеммой. С одной стороны, он продемонстрировал, что надзиратель расценивает нас как животных, которым можно бросить остатки своей еды. Я понимал, что если мы возьмем его бутерброд, то это опорочит нас. С другой стороны, мы были голодны. Кроме того, наш отказ от предложенной еды унизил бы того, с кем мы пытались подружиться. Я видел, что наш коллега был готов взять этот бутерброд, и кивнул ему, чтобы он именно так и поступил.
Наша стратегия сработала, потому что этот надзиратель стал менее враждебен к нам. Как-то он даже начал задавать нам вопросы об Африканском национальном конгрессе. Тому, кто работал в тюремной службе, наверняка промыли мозги правительственной пропагандой, и он был уверен в том, что мы являемся террористами и коммунистами, которые хотят сбросить белых людей в море. Однако после того, как мы спокойно объяснили ему нашу политику, которая заключалась в отказе от принципов расовых различий, наше стремление к равноправию всех граждан и наши планы по перераспределению национального богатства, он почесал в затылке и сказал: «В этом, черт возьми, больше смысла, чем у парней из Национальной партии».
Сочувствие к нам со стороны некоторых надзирателей облегчало решение одной из самых важных задач в тюрьме на острове Роббен: общение между политическими заключенными. Мы считали своим долгом поддерживать связь со своими коллегами в тюремных секциях F и G, где содержались в основном осужденные не по политическим мотивам. В качестве политических деятелей мы были полны решимости укреплять нашу организацию в тюрьме так же, как мы делали это и на свободе. Связь была нам необходима, чтобы скоординировать наши протесты и жалобы. Кроме того, поскольку в остальной части тюрьмы новые заключенные поступали, а отсидевшие свой срок освобождались гораздо чаще, чем у нас, наши коллеги в секциях F и G, как правило, имели более свежую информацию не только о том, что происходит в стране и в рядах освободительного движения, но также о наших друзьях и семьях.
Контакты между тюремными секциями считались серьезным нарушением тюремных правил. Мы нашли много эффективных способов обойти существовавшие запреты. Нам доставляли бачки с едой заключенные из общих секций, осужденные не по политическим мотивам, и в первые месяцы нам удавалось разговаривать с ними шепотом. В ходе этих коротких бесед мы передавали такие же короткие послания своим коллегам.
