Владислав Дворжецкий. Чужой человек - Елена Алексеевна Погорелая
И вот в 1964 году Дворжецкий – неожиданно для всех сахалинских друзей – заканчивает сверхсрочную, оставляет семью и возвращается в Омск.
Альбина Дворжецкая мужа не удерживала и не укоряла.
«Отчего же не поступить?»
Забудешь первый праздник и позднюю утрату,
Когда луны колеса затренькают по тракту.
И силуэт совиный склонится с облучка,
И прямо в душу грянет простой романс сверчка.
Б. Окуджава
1
Через много лет, объясняя тот свой давний побег с Сахалина сыну Александру, Дворжецкий скажет: ему говорили, будто бы Альбина была ему неверна.
Возможно, и говорили. По меркам материка Анива была крошечным городком, сплетни и слухи расползались по ней со скоростью звука. Возможно, молодая женщина и вправду чувствовала себя одинокой и искала общения – а пообщаться с красивой блондинкой в Аниве хотели бы многие; возможно, молодой муж сам убедил себя поверить слухам и слухами же оправдать свой внезапный отъезд. Причина отъезда, как потом стало ясно, была, разумеется, не в Альбине, а в том, что молодые супруги слишком по-разному видели свое будущее. Альбину размеренное и спокойное существование на краю света – работа, дети, кинотеатр, танцы и дружеские посиделки по выходным – всецело устраивало, а если Владиславу что-то не нравится, если эта жизнь очевидно не по нему – какой смысл препятствовать его выбору? Пусть едет туда, где ему удастся найти и устроить уклад по себе.
Тогда многие так уезжали, чего уж. Символом 1960-х – эпохи дальних строек, таежных походов, «поднятой целины» и спонтанных студенческих путешествий – была дальняя дорога, воспетая Окуджавой, – поиск себя, поиск времени, поиск судьбы.
Пускай глядит с порога красотка, увядая,
то гордая, то злая, то злая, то святая.
Что – прелесть ее ручек, что – жар ее перин?
Давай, брат, отрешимся, давай, брат, воспарим…
Супруги сохранили приятельские отношения, сыну Дворжецкий по мере сил помогал… Одним словом, тут обошлось без неприятных сюрпризов. А вот что делать дальше, если «сахалинская страница» в книге жизни оказалась закрыта? Что предпринять, как начать новую главу?
Для начала вернулся в Омск – поступать в медицинский институт. Опыт работы по специальности есть, интерес к медицинской профессии – тоже. А вдруг получится?
Омский краевед, один из соавторов книги воспоминаний «Вацлав и Владислав Дворжецкие: омские годы» (2014), И. Бродский в личной беседе говорил: младший Дворжецкий все время возвращался в Омск, будучи на перепутье, не зная, куда идти. Омск, говорил он, придавал Дворжецкому сил, как придает их родная земля… Согласившись с исходным тезисом уважаемого коллеги: действительно, в любой непонятной ситуации Дворжецкий возвращался в родной город, как бы беря второе дыхание, – рискнем не поверить оптимистическому обоснованию этой привычки. Омск для Дворжецкого был не столько точкой опоры, сколько точкой отталкивания, и приезжал он туда в ситуации неизвестности, неопределенности, сомневаясь, как поступить и что делать дальше.
В 1964-м определиться помогает Таисия Рэй. Во-первых, она очень рада разводу Дворжецкого: потомственная ленинградка – голубая кровь, белая балетная кость, – брак единственного сына с уроженкой «каторжного» полуострова она воспринимала как мезальянс и даже не давала себе труда скрыть негодование, заявляя в письме: зря ты это сделал, Владик, она у тебя не первая – она у тебя не последняя! Во-вторых, ей хочется наконец быть полезной сыну: узнав, что к подаче документов в мединститут тот уже опоздал, она советует поступать в театральную студию при омском Театре юного зрителя. Нет, ну а что ж – для чего терять год? Дворжецкий, поколебавшись, соглашается. Студия – все-таки не серьезный театр, даже если что-то не выйдет (а страх неудачи, как ни крути, молодого человека если не преследует, то уж наверняка сопровождает) – не беда, следующим летом можно будет подать документы в мединститут.
Покуда ночка длится, покуда бричка катит,
Дороги этой дальней на нас обоих хватит.
Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь?
Чего не потеряешь, того, брат, не найдешь…
2
Омская театральная студия начиналась в здании на Партизанской, в паре кварталов от набережной. «В то время в стране было мало театральных учебных заведений, – гордились впоследствии выпускники студии собственным „первопроходством“. – По пальцам сосчитать. В Омске открытие студии связано с именем В. Д. Соколова – режиссера от Бога. Плюс педагог талантливый. Со второго курса ребята участвовали в спектаклях…»[46]
На самом деле набирал студию и первые полгода руководил ею режиссер и артист Д. Бархатов, с 1950-х игравший в Театре драмы. Вступительные экзамены были строгими, так что, когда Дворжецкий, смеясь, говорил в интервью: «Мама там работала, что же не поступить!» – он лукавил. На вступительных испытаниях ему пригодился и опыт самодеятельных постановок на Сахалине, и многолетние наблюдения за театральной работой отца… Бархатов начинал занятия со студийцами по классической схеме, предпочитая теорию практике, однако в 1965 году он ушел и руководство театром и студией принял В. Соколов.
Его называли легендарным режиссером омского ТЮЗа, непререкаемым авторитетом для юных актеров, приверженцем романтического театра 1960-х годов. При нем ТЮЗ стал известен как «театр Соколова»; каждый его спектакль расценивался как культурное событие не городского, но союзного масштаба. «Золотой век омского ТЮЗа – эпоха Соколова»[47], – с гордостью подтверждали сами артисты. Понятно, что попасть в подобную студию было огромной удачей, и молодые студийцы, среди которых Дворжецкий был самым старшим, работали самоотверженно, стараясь не только не подвести учителя, но и максимально проявить свое собственное актерское я.
Оглядываясь назад бывшие «соколовцы» удивлялись, насколько захватывающим, насыщенным и напряженным было трехлетнее обучение. Вот, скажем, свидетельство А. Гордовской – хорошей знакомой Дворжецкого, успешной артистки (после выпуска из студии в течение пятидесяти лет она служила в труппе омского ТЮЗа):
Тесно. Как мы все умещались – труппа театра и студия? Занятия проходили в разных помещениях. В театре драмы Корфидов преподавал сценическое движение. Лепорская – сценическую речь. <..> В самом ТЮЗе историю русского театра читал нам В. Я. Калиш. Соколов у нас вел актерское мастерство…[48]
Помимо сценического движения и речи, помимо «театральной теории» и актерского мастерства были еще и танцевальные занятия – разумеется, их проводила сама Т. Рэй в маленьком Театре музыкальной комедии (сейчас на его месте знаменитый
