Валентин Левицкий - На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Я поклонился и вышел. Душа моя была полна волнений. Генерал подчеркивал ненадежность стрелков, но окажутся ли в это проклятое время надежными мои кубинцы?

В ожидании своего ординарца, который должен был прибыть с моим конем к 12 часам, я решил немного пройтись по ближайшим к штабу улицам. Еще недавно чистенькое кафе на главной площади сейчас было загажено окурками и плевками. За столами сидели солдаты разных частей. Об отдании чести или о воинском приличии не могло быть и речи. Проглотив чашку сомнительного кофе, я вышел и, пройдя площадь, пошел по улице к базару. Кажется, у одной пекарни сидели на скамейках и на камнях до двадцати солдат, между коими находилось несколько турок. Когда я поравнялся с ними, солдаты демонстративно продолжали оставаться сидеть. В знак приветствия ко мне встали только одни турки. Это не лежало на их обязанности, но они сделали это, так как в них, как я уже отметил, чувство корректности и элементарной вежливости являлось врожденным качеством. Не отдавшие мне чести солдаты по-своему были правы. Новый устав не требовал этого, и им предоставлялась полная свобода приветствовать и не приветствовать офицера. Очевидно, составлявшие этот знаменитый приказ рассчитывали на воспитанность и благородство русского простолюдина. Увы, сейчас, по их понятиям, эти качества являлись буржуазными предрассудками.

Купить чего-либо на базаре мне не пришлось. Он оказался опустевшим. Лавки были одни закрыты, другие разбиты. В одном месте заметны были следы потушенного пожара. Все это оказалось делом солдатских рук. В первые дни переворота базар был разгромлен и разграблен по тем мотивам, что в нем якобы скрывались турецкие шпионы. Конечно, ревностные искатели никаких там шпионов не нашли, но зато изрядно поживились всяким товаром.

Возвращаясь на площадь и пользуясь еще временем, я решил по пути осмотреть большую мечеть. Это прекрасное здание с тонкими башнями издали казалось каким-то ажурным произведением. Я вошел в храм. Вначале в полумраке я не мог разобраться, но затем постепенно стал примечать контуры окоп, колонн и высоких сводов. И странное чувство завладело мной. Я в этом чужом храме почувствовал какое-то душевное отдохновение. На момент мои взоры, мысли и чувства понеслись вверх к сводам. Им хотелось взлететь еще дальше, чтобы хотя бы на время забыться и не видеть жалкой и грязной действительности. Вначале мне казалось, что я один, но затем заметил, что в храме было несколько десятков молившихся. Может быть, потому, что я религиозный человек, но эта обстановка на меня подействовала; молившиеся стояли на коленях в почти неподвижных позах и молились так, как могут это делать только мусульмане. Я невольно поставил себе вопрос: кто прав перед небесами? Кто ближе к ним из живущих на грешной земле? Они, кои претерпевали все, искали себе спасения и новых сил терпения в Премудрости Господней, или же те, кто, сея кровавую вражду, стремились лишь к торжеству материального благополучия?

К вечеру я вернулся к бивуаку. Согласно приказу по полку, в состав моей команды были назначены: 1-я и 2-я роты, команды пеших и конных разведчиков и четыре пулемета. Роты к рассвету должны были подойти из соседнего села. К удивлению моему, предстоявшее мое выступление не вызвало со стороны людей каких-либо протестов. Они отлично понимали, что было бы не шуткой впустить в долину полчища курдов, да еще при наших революционных порядках.

Я выступил рано утром. К 10 часам перешел Кара-Су. К полудню мой отряд подошел к южной окраине долины. Сделав часовой привал, я продолжал марш. Дорога начинала круто подниматься к перевалу, где находились позиции стрелков.[268] Мы шли к ущелью, вдоль большого горного ручья. Каким богатством разнообразия дышала здесь природа! Хотя бы взять один ручей. Вначале он бежал по глубокому и ровному корыту, затем свернулся в широкий пруд, где в его чистой холодной воде плавали рыбы. Глубина пруда оказалась обманчивой. Нам она представлялась по пояс или по горло человеку, а на самом деле почти двухсаженный шест не мог достать до дна. Дальше вверх ручей несколько раз разветвлялся на множество рукавов, весело журча между камнями. Потом он раза два или три скрывался под землей. В одном месте он срывался вниз красивым водопадом.

Пройдя еще с версту, мы поднялись на небольшое плато, где и я, и люди были поражены необычайным зрелищем. В саженях двухстах перед нами падали с обрыва несколько десятков малых водопадов наподобие множества столбиков, между которыми виднелись густые заросли водяного мха. Нам все это представлялось каким-то стеклянным, живым, прекрасной художественной работы гротом, как будто горевшим от солнечных лучей. Через час дальнейшего нашего следования ручей исчез. Мне показалось, что мы уклонились от него в сторону, но офицер-стрелок объяснил мне, что этот ручей вытекает из горы и представляет гигантский ключ, бьющий из земли.

– Вообще тут много интересных явлений природы. Слышали вы про громадный подземный ход под участком бакинцев? – спросил меня словоохотливый офицер (стрелкового полка, приданный мне в качестве проводника).

– Да, да, как же, слышал, – ответил я.

Я вспомнил, как мне однажды рассказывали бакинцы, что под высотами, где они занимали боевой участок, проходил сплошной подземный лед, идущий из Эрзинджанской долины к расположению турок. О существовании этого хода наши долго не знали. Бакинцы часто становились в недоумение, каким образом у них глубоко в тылу неожиданно появлялись и исчезали курды. Это таинственное явление сделалось тогда лишь объяснимым, когда один из захваченных курдами солдат возвратился из плена. Солдат указал на пещеру, откуда шел к противнику подземный ход, из которого ему на полпути удалось бежать. Длина этого хода была около двадцати верст. Это феноменальное явление было чисто природного характера. Очевидно, в доисторические времена Эрзинджанская долина служила громадным водным резервуаром, и под влиянием сильного давления вода постепенно образовала подземное русло. Топография этого хода очень сложна. Он извивался многими зигзагами, часто разветвлялся на множество ущелий. Приблизительно у его середины находится большое и глубокое озеро. Пройти этот природный туннель можно было только под руководством опытного проводника. В противном случае в нем легко можно было заблудиться и погибнуть.

К сумеркам мы подошли к небольшому хутору, где я, к удивлению, нашел домохозяев и все их имущество, как говорилось, без следов войны. Со стороны перевала доносилась стрельба, которая к вечеру стихла. Я решил свой отряд расположить на ночевку у хутора, а сам отправился вперед в штаб 27-го стрелкового полка для выяснения обстановки. Командира полка не было. Его заместитель и весь штаб полка были в подавленном состоянии, так как в их полку дисциплина почти отсутствовала, и люди каждую минуту могли бросить позицию.