Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
– О, будьте вы прокляты! – завопила старуха. – Моя дочь, моя бедная девочка, бродит теперь по городу посреди ночи!
Исчезновение Шарпийон обеспокоило меня, и я сказал женщинам:
– Идите, справьтесь у соседей. Кто найдет мадемуазель, получит гинею.
Служанки тут же убежали, а за ними последовали и тетки, несмотря на причитания самой дамы Огспурхор, страшившейся остаться наедине со мною. Через час все возвратились, так ничего и не узнав. Стенания возобновились. Желая успокоить их, я обещал возместить все убытки, но тем не менее рыдания усиливались. Тогда, имея намерения покончить дело, я отказался от векселей. Это было постыдно, но таковы плоды гнева!
Назавтра с раннего утра пришли известить меня, что беглянка возвратилась. Известие об этом принесла ее горничная. Искренность сей девушки произвела на меня впечатление вполне благоприятное, особливо когда она говорила, что прониклась ко мне привязанностью из-за чувств к ее хозяйке. К тому же из всей прислуги она единственная сносно изъяснялась по-французски.
Если читатель посмеется над моей глупой доверчивостью к этой девушке, я ничего не имею возразить, за исключением все того же вопроса: были ли вы сами влюблены? Она клялась мне в любви ее хозяйки ко мне. Будто бы та скрывает свои чувства единственно из-за матери, которая ненавидит меня.
– У старухи есть причины для этого, но скажите лучше, где прячется мадемуазель Шарпийон, уж не у своего ли парикмахера?
– Мы отыскали ее у одной знакомой торговки на Сохо-Сквер и привезли обратно в горячке. А мадемуазель как раз в неудобном для женщин положении.
– Не рассказывайте сказки! Я же сам видел вчера парикмахера…
– Который заправлял ей папильотки…
– Черт возьми! Он заправлял ей кое-что потверже! Отправляйтесь к вашей госпоже и скажите, что она должна принять меня сегодня же. Таково мое желание.
– Но она в постели.
– Тем лучше.
Девушка исчезла и больше не показывалась. После полудня я отправился к их дому и уже у самого входа был встречен одной из теток.
– Помилосердствуйте, сударь, не ходите далее. Пощадите жизнь моей племянницы и свою собственную. Здесь наши друзья и при них оружие.
– Я-то знаю, как они им пользуются!
– Боже мой, вы хотите всех нас погубить! Моя бедная племянница в бреду, ей все еще кажется, что вы стоите над ней с пистолетом. Ведь вы поклялись убить ее.
Я пожал плечами и вернулся к себе. На следующий день новая попытка проникнуть к больной, и снова отказ. Тетка сказала мне, что лекари не оставили ей никакой надежды.
– Это еще не причина, чтобы умереть.
– Вы же знаете, что она сейчас в критическом положении…
– Опять свое! А парикмахер?
– Грех молодости! Я тоже не избежала этого.
– Это выше всяких похвал.
– Вам недостает воспитания, сударь. В подобном положении галантный мужчина не должен ничего замечать.
– У вас отменные принципы.
При выходе я столкнулся с Гударом.
– Так вот, она при смерти.
– Вы ее видели?
– Нет, но мне сказали. По словам служанки, она как безумная. Кусает всех, кто хочет приблизиться, и катается по кровати совершенно голая.
Всю ночь я ходил взад и вперед по комнате. Гудар молчал, говорил только я. Когда занялся день, я пошел еще раз узнать новости. Меня впустили в комнату, где расхаживала чахлая фигура, распевавшая псалмы.
– Она умрет?
– Да свершится воля Бога! Она еще дышит, но через час все кончится.
При этих словах меня охватило непреодолимое желание застрелиться. Возвратившись к себе, я написал завещание в пользу синьора Брагадино, взял пистолеты и направился к Темзе, намереваясь дойти до набережной и там исполнить свое намерение. Когда я подошел к Вестминстерскому мосту, кто-то схватил меня за руку: это оказался один молодой джентльмен по имени Эгар, с которым я познакомился у лорда Пемброка.
– Вы похожи на актера из трагедии, кавалер! Куда это вы направляетесь с таким потерянным видом?
– Не имею представления.
– А что с вами?
– Сам не знаю.
– Готов биться об заклад, что вы собираетесь сделать какую-нибудь глупость, это написано у вас на лице.
– Еще раз говорю, со мной ничего не случилось. До свидания.
Но Эгар заметил, что из моего кармана торчит дуло пистолета.
– Так, значит, дело чести! Как друг, я не могу вас отпустить одного к барьеру.
– Клянусь вам, я не намерен драться. Это всего лишь прогулка.
– В таком случае и я с вами.
– Сделайте одолжение.
Мы пошли вместе, он болтал о том и о сем, я же молчал. При ходьбе появляется аппетит, и он предложил мне отобедать. Мы как раз проходили мимо «Пушки», знаменитой лондонской ресторации, где после чая и ликеров обыкновенно появляются девицы. За десертом к Эгару подсела какая-то принцесса.
– Тут со мной одна моя подруга, француженка, – объявила сия нимфа.
– Превосходно! – воскликнул Эгар. – У нас составится квартет.
Учтивость не позволяла мне отказаться. Я отложил свое смертоносное оружие и, выбросив пули в окно, расцеловал Эгара, вполне заслужившего это, – ведь он спас мне жизнь. Обе девицы были и в самом деле созданы для наслаждений, однако переживания прошедшего дня истощили меня. Известное самолюбие, от коего мужчина никогда не свободен в подобных делах, побуждало меня сыграть достойную роль. Увы! Это оказалось невозможным – ласки красавиц были обращены на мраморное изваяние. Англичанка пришлась мне по вкусу несравненно более, чем француженка, и я просил Эгара передать ей мои извинения за непредумышленную холодность. Она изобразила недоверие и пожелала удостовериться в этом de visu[51], a затем пригласила к обильным возлияниям, уверяя, что вакхический сок зажжет оцепеневшую в моих венах кровь. Однако Вакх лишь вынудил меня изречь несколько глупостей, но в остальном не произвел ни малейшего действия. Тогда Эгар вышел и привел трех слепых музыкантов. Он заставил всех нас раздеться, и мы начали танец сатиров. Ноги мои подгибались, я едва держал равновесие и принужден был удовлетворяться лишь зрелищем, в коем сам не мог принять участия. Эгар обладал головой Антиноя в сочетании с торсом Геркулеса. Женщины не уступали самим грациям – их полные, но гармонически сложенные тела являли собой воплощение любовной страсти. Четыре раза подряд, как молодой лев, Эгар падал в их пламенные объятия. Они оставили его бездыханным и оделись, выражая сожаление. Дамы получили по четыре гинеи каждая, и я был вынужден просить Эгара отдать и мою долю, ибо, собираясь отправиться к Харону, не взял с собой ни шиллинга. Неясная мысль о самоубийстве все еще преследовала меня, но я сказал себе, что прежде, чем расстаться
