Джозеф Антон. Мемуары - Ахмед Салман Рушди
Он когда-то читал о том, как Ленин использовал двойников, ездивших по Советскому Союзу и произносивших за него речи, и теперь подумал, что было бы забавно, если бы в Керале, где коммунистические идеи пользовались популярностью, местные ленинисты решили с той же целью нанять индийских Лениных. Так на страницы романа пришли Ленин-высоковатый, Ленин-коротковатый, Ленин-толстоватый, Ленин-тонковатый, Ленин-хромоватый, Ленин-совсем-лысый и, наконец, Беззубый Ленин, а с ними появилась легкость, живость. Может быть, ему все-таки удастся написать хорошую книгу. “Прощальный вздох Мавра” должен был стать его первым взрослым романом после “Шайтанских аятов”. От того, как примут новый роман, зависело очень многое. Но мысль об этом он старался не впускать в голову.
Его быт сейчас был более упорядоченным, чем когда он писал “Гаруна и Море Историй”, но обрести заново дар глубокого сосредоточения на этот раз оказалось труднее. Императив обещания, данного им Зафару, заставлял его двигать “Гаруна” вперед, невзирая на все переезды и неопределенности. Теперь у него появилось постоянное жилье и приятный рабочий кабинет, но он был рассеян. Он понуждал себя вернуться к старым привычкам. Утром вставал и немедленно шел к письменному столу, не приняв душ и не переодевшись в дневную одежду, иногда даже не почистив зубы, и заставлял себя сидеть как был, в пижаме, пока не начинал дневную работу. “Сочинительство, – сказал Хемингуэй, – это искусство приложения штанов к сидению стула”. Сидеть, приказывал он себе. Не вставать. И медленно, мало-помалу к нему возвращалась былая сила. Окружающий мир уходил. Время останавливалось. И он блаженно проваливался в ту глубину, где ждут ненаписанные книги – ждут, точно возлюбленные, скрывающиеся до тех пор, пока не получат доказательство безраздельной преданности. Он снова стал писателем.
Когда он не занимался романом, он правил старые рассказы и обдумывал новые для сборника, который собирался назвать “Восток, Запад”, – а запятой в этом названии, думалось ему, был он сам. У него уже имелось три “восточных” рассказа и три “западных”, и теперь он работал над тремя рассказами о скрещивании культур, которые должны были составить последнюю часть сборника. Рассказ “Чеков и Зулу”, действие которого происходило сразу после убийства госпожи Ганди, был про индийских дипломатов, помешанных на сериале “Звездный путь”, и кое-какой полезный материал для него дала ему дружба с Салманом Хайдаром из Высокой комиссии Индии в Лондоне. “Гармония сфер” – это была почти правдивая история, основанная на самоубийстве Джейми Уэбба, его близкого приятеля по Кембриджу, писавшего на оккультные темы и застрелившегося после того, как у него развилась острая шизофрения. А самый длинный рассказ – “Ухажерчик” – еще предстояло дописать. В середине шестидесятых, когда его родители переехали из Бомбея в Кенсингтон, они на время привезли с собой его старую айю – няню – по имени Мэри Менезиш, из Мангалора, чтобы смотреть за его младшей сестренкой, которой тогда было всего два года. Но Мэри стала страшно тосковать по дому, сердце ее разрывалось от этой тоски. У нее действительно начались проблемы с сердцем, и в конце концов она вернулась в Индию. Как только она оказалась дома, с сердцем все стало хорошо и болезнь больше не возвращалась. Она прожила намного больше ста лет. О том, что, разлучившись с родиной, иной взаправду рискует умереть из-за разбитого сердца, стоило написать. Он соединил историю Мэри с историей швейцара из Восточной Европы, с которым однажды познакомился в лондонском рекламном агентстве “Огилви энд Мазер”, – пожилого человека, очень плохо говорившего по-английски и страдавшего от последствий инсульта, но игравшего в шахматы так сильно и уверенно, что мало кто мог ему противостоять. В рассказе полунемой шахматист и тоскующая по дому айя влюбляются друг в друга.
Полиция приготовила для них с Элизабет особое развлечение. Их отвезли в легендарный “Черный музей” Скотленд-Ярда, вообще-то закрытый для публики. В музее поддерживается такая низкая температура, что, войдя, он содрогнулся от холода. Хранитель музея Джон Росс, которому была вверена эта диковинная коллекция подлинных орудий убийства и других экспонатов, связанных с реальными преступлениями, сказал, что хотел бы, чтобы британским полицейским было разрешено убивать. Долгое соседство с этими губительными предметами, похоже, повлияло на его мышление. В “Черном музее” собрано много замаскированного оружия: стреляющие зонтики, стреляющие дубинки, ножи-пистолеты. На столах здесь разложены все мыслимые зловредные приспособления, какие только рождала фантазия авторов детективных романов и шпионских фильмов, и каждый из этих предметов кого-то убил. “Мы используем музей для обучения молодых полицейских, – сказал мистер Росс. – Просто чтобы они понимали: оружием может быть все что угодно”. Здесь пистолет, из которого Рут Эллис, последняя женщина, повешенная в Англии, застрелила своего любовника Дэвида Блейкли. Здесь пистолет, из которого в 1940 году в Кэкстон-Холле в Вестминстере сикх Удхам Сингх застрелил сэра Майкла ОДуайера, бывшего губернатора Пенджаба, мстя ему за массовое убийство индийцев в Амритсаре двадцать один год назад – 13 апреля 1919 года. Здесь плита и ванна, где серийный убийца Джон Реджинальд Кристи варил и разделывал тела своих жертв в доме io на Риллингтон-плейс в Западном Лондоне. И здесь посмертная маска Генриха Гиммлера.
Деннис Нильсен, сказал мистер Росс, некоторое время прослужил в полиции, но через год его выгнали за гомосексуализм. “Теперь мы не смогли бы этого сделать, правда ведь? – размышлял мистер Росс. – Ну нет, попробуй теперь выгони”.
В банке для солений он увидел человеческие руки, отрубленные по локоть. Они принадлежали убийце-британцу, которого застрелили, когда он был в бегах в Германии. Скотленд-Ярд попросил немецких коллег прислать для официальной идентификации отпечатки пальцев трупа. Немцы вместо отпечатков прислали руки убийцы. “Сами снимайт отпечаток пальц, – произнес мистер Росс, передразнивая немецкий акцент. – Старый добрый немецкий юмор”. А он был человеком, которого хотели убить, и вот в порядке особого развлечения его пригласили в мир убийства. Старый добрый британский юмор, подумал он. Ну да.
Вечером того же дня, когда впечатления, вынесенные из “Черного музея”, были еще свежи, он, наряду с Джоном Уолшем, Мелвином Брэггом, Д.Дж. Энрайтом и Лорной Сейдж, принял участие в мемориальных чтениях из Энтони Берджесса в театре “Ройял Корт”. Он прочел отрывок из “Заводного апельсина”, в котором Алекс и его дружки (droogs) нападают на автора книги “Заводной апельсин”. Он много думал о том виде
