Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд
Но, как ни прискорбно, они это делали. Можно было услышать – и люди слышали, – как в лавке они спорили не по поводу цены на товар, а по поводу седьмого стиха пятой главы первого послания святого Иоанна. Когда одного из участников этого спора спросили, не анабаптист ли он, тот воскликнул: «Нет, но я истинный раскольник и готов милостью и силой Божией поклясться в этом кровью!»
Когда обычным мужчинам и женщинам приходило в голову, что быть «истинным раскольником» милостью и силой Божией – это хорошо, то общественный и духовный порядок подвергается угрозе. «Объединенные церкви» раскольников были демократическими институтами. Конгрегация собиралась по собственному желанию, путем свободных выборов избирала себе священника и поддерживала его взносами, которые собирались и передавались по своему усмотрению. Теперь, когда вся власть пошатнулась и предметом обсуждения могло стать все, что угодно, «объединенные церкви» в глазах некоторых быстро стали образцом для нового светского порядка, сообществом, объединявшимся по свободному согласию его членов, по договоренности людей.
Достаточно было одновременного появления определенных личностей, слияния религиозных идей с политической озабоченностью двух замечательных людей, чтобы в течение нескольких лет создать движение индепендентов – эту силу, ведущую к социальной революции. Осенью 1645 г. общественный протест был все еще неясным, приглушенным религиозными спорам и последними залпами войны, но он уже начался.
Джон Лилберн стал гласом вопиющего в пустыне недовольства. Он оставил армейскую службу, потому что не захотел присягать Ковенанту. Такая клятва, данная по принуждению, была противна его совести. С тех пор, находясь в Ньюгейтской тюрьме и вне ее, он спорил с комитетами палаты общин и комитетами палаты лордов, с мстительным неутомимым Принном, чьи взгляды на верховную власть парламента яростно оспаривал. Выше власти парламента он с восторгом ставил «исключительное право Иисуса Христа», которому следовало подчинить власть королей, прелатов, парламента и даже Принна. Это было право Христа «царствовать в душах и совести избранных им». Послушный верховной власти Христа, которую чувствовал внутри себя, Лилберн выступал против Уильяма Принна и спикера Ленталла, осуждал пресвитерианское устроение, неправильное ведение войны и власть лондонского Сити. За свою атаку на спикера Ленталла он оказался в Ньюгейте, откуда передал одной из подпольных типографий свой памфлет «Право первородства Англии». Этот сильный живой документ, в котором автор торжественно приравнял свободу совести к гражданским свободам истинных англичан, вышел из печати 10 октября 1645 г. Как большинство памфлетов Лилберна. «Право первородства Англии» отражало его личный опыт. Уйдя из армии, он попытался заняться торговлей тканями, но лишь обнаружил, что их купля, продажа и экспорт в Англии контролируется старой привилегированной компанией купцов-авантюристов. Во время войны компания ссудила крупные суммы денег парламенту, и с тех пор ее привилегированное положение превратилось в нечто такое, куда палата общин не считала возможным совать нос. Атака Лилберна была тем поразительней, что это была правда. Он заявлял, что купцы-авантюристы представляли собой не что иное, как подлую незаконную монополию, угрозу свободному гражданину и на тот момент нехватки товаров в огромной степени причину нужды и страданий фермеров-овцеводов, производителей тканей и торговых моряков, не говоря уже о честных людях вроде него, пытавшихся заниматься торговлей.
Живя в Лондоне, Лилберн обнаружил, что он и такие, как он, отстранены от контроля за управлением, осуществлявшимся из Сити. В начале войны внезапно вспыхнувший протест вызвал смену Городского совета, но все свелось к тому, что вместо преимущественно пуританской группы олдерменов в него вошла преимущественно роялистская группа. Ничего не было сделано, чтобы предоставить большинству горожан какую-то долю власти или разрешить кому-то рангом ниже олдермена голосовать на выборах мэра. В апреле 1645 г. лорд-мэру была вручена петиция о расширении представительства, но на нее никто не обратил большого внимания.
Лилберн, который, вероятно, имел к этому какое-то отношение, опубликовал «Право первородства Англии», где повторил требование большей демократии в управлении городом.
Препятствия, с которыми он столкнулся в своих торговых предприятиях за последний год, цензура, установленная для прессы, требования пресвитерианских священников и яростная борьба с Принном заставили его причислить священников, цензоров, купцов и всю банду адвокатов к силам зла, которые нужно убрать с пути, чтобы дать дорогу правлению Христа. Кто такие адвокаты, с жгучим презрением вопрошал он, как не «воры cum privilegio[34]», которые используют тонкости своей профессии, чтобы защищать богатых, сильных и привилегированных против смиренных и слабых?
В «Праве первородства Англии» требование свободы совести переносится в гражданскую сферу. Оно превращается в требование свободы ради создания справедливого общества. Лилберн верил, что продолжает борьбу, которую начал против прелатов в те дни, когда по приказу Звездной палаты его протащили по улицам, избивая кнутом. В своем роде он был прав, поскольку по-прежнему боролся против власти. Но власть, которой он бросал вызов сейчас, не была властью какой-либо церкви, это была власть закона, богатства и привилегий.
На следующий день после появления «Права первородства Англии» его поддержал другой более сдержанный и рассудительный памфлет – «Прискорбное английское рабство», написанный Уильямом Уолвином, лондонским торговцем, и ставший не менее показательным образцом новой доктрины. Уолвин обладал оригинальным пытливым умом, очень много читал и любил устраивать споры со своими друзьями в библиотеке и в саду своего дома в Мурфилд се. Пронзительная логика его аргументов, ясность мышления в сочетании с общительностью, красноречием и добрым нравом, отличавшим все, что он говорил и писал, завоевали ему определенное влияние, и хотя оно касалось ограниченного круга, пренебрегать им нельзя ни в коем случае. В своем анонимном памфлете «Сострадательный самаритянин», опубликованном в 1644 г., он выразил протест – теперь против этого протестовали все – против заявления пресвитерианских священников, что только они могут толковать Слово Божие. Он утверждал, что это все та же старая тирания прелатов под другим именем и что в конце концов нельзя терпеть, чтобы людей принуждали «вопреки их разумению и суждению, верить в то, что считали справедливым другие». Его доктрина, хотя и была продиктована христианскими чувствами, вместе с тем проистекала из его обширного знакомства с трудами гуманистов. Он считал, что люди могут прийти к справедливому обществу через культивирование разума, направляемого любовью, и освобождение
