Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
Щука закурил. И в тот же момент вокруг него все вдруг загрохотало. Дивизионная артиллерия обрушила на старую вырубку всю мощь своего огня. В уши ударил тяжелый гул. Настоянный лесными запахами воздух дрогнул и заколебался.
«Авиацию бы сюда…» — подумал майор. Но ее здесь не было. За все это время в полосе движения дивизии наши самолеты появлялись только дважды.
Артиллерийская канонада не умолкала. И скоро над лесом, что встал сплошной стеной перед вырубкой, поднялось густое облако дыма.
Натренированные расчеты делали свое дело умело, сноровисто. И было очень обидно, что нельзя увидеть результаты их работы. У Щуки мелькнула мысль подняться за тригонометрическую вышку и оттуда взглянуть на старую вырубку. Но он даже не успел хорошенько обдумать эту, как ему показалось, заманчивую идею. Над дорогой, тянувшейся через поле к высоте, вдруг заклубилась пыль, и Щука совершенно ясно увидел вражеские танки. Они выползали из леса, сворачивали с дороги прямо в рожь и, на ходу перестроившись из колонны в боевой порядок, неслись на высоту. Батарея Попова, стрелявшая до этой минуты с закрытой позиции, сразу умолкла. Щука насчитал полтора десятка танков и с нетерпением посмотрел в сторону огневой позиции гаубичников. Орудий было всего четыре. А танки всё выползали и выползали из леса. И теперь уже не в одну, а в две линии неслись, подминая гусеницами рожь.
Вдруг батарея ожила. Один за другим прогремели четыре выстрела. Танки также ответили огнем. Над полем стлался сизый дым. Сквозь него то тут, то там вспыхивали один за другим ослепительные языки пламени. Уже горело шесть танков. А гитлеровцы все никак не могли пристреляться к хорошо замаскированной батарее. Их снаряды с воем пролетали над позицией артиллеристов и разрывались в глубине леса. Но вот несколько снарядов вздыбило землю перед самой батареей. Умолкло правофланговое орудие. Три танка вырвались вперед и на полном ходу устремились к высоте. Теперь от места, где стояла бронемашина Щуки, они были всего в каких-нибудь трехстах метрах. Танки явно использовали появившуюся возможность ворваться на огневую позицию. Но умолкнувшая гаубица заговорила снова. От первого ее выстрела головной танк завертелся на месте. Грохнул второй выстрел. Со второго танка, словно ветром, снесло башню. Но третий танк опередил следующий удар. На позиции орудия поднялся к небу фонтан земли, и орудие умолкло…
Щука наблюдал все это, и нервы у него напрягались, как струны. Если бы он хоть чем-нибудь мог помочь артиллеристам… Возможность, однако, представилась. Вертевшийся танк вдруг остановился. Из него выскочил танкист и, пригибаясь, побежал назад, к опушке леса. Но Щука уже заметил его. Майор, не теряя ни секунды, вскочил в бронемашину и дал по убегавшему немцу длинную пулеметную очередь… Потом он сразил остальных членов экипажа, вылезших из танка.
Гитлеровцы повернули назад. Им так и не удалось ворваться на огневые позиции наших артиллеристов. Особо в этом бою отличился наводчик Галкин. Орудие, у прицела которого он стоял, подбило с короткой дистанции семь вражеских танков. В тот же день о подвиге Галкина было рассказано в листке-молнии.
Наблюдая за боем, Щука сделал для себя несколько важных выводов. Во-первых, и это было самым главным: он чувствовал прилив бесконечной гордости за своих боевых друзей, за их высокое боевое мастерство, мужество и поистине железную стойкость. Невольно Щуке вспомнилось, как упорно генерал Галицкий вместе с начальником артиллерии дивизии полковником Добронравовым тренировал артиллеристов на полигоне. Галицкий не вылезал на протяжении марта, апреля и мая из легкоартиллерийского полка, обучая воинов стрельбе по танкам с дистанции сто — триста метров. Как теперь это пригодилось! И еще вспомнил Щука утверждение пленного Херста о том, что «Красная Армия разбита». Майор хотел громко крикнуть, чтобы слышали все эти херсты: «Врете! Нагло врете, гады!»
Во-вторых: своими сегодняшними действиями враг доказал, что он упорен в достижении цели. Что он не останавливается ни перед какими жертвами. Что сила его, конечно, в технике. И что искать эту технику разведчикам надо всюду, днем и ночью.
Не укрылось от глаз майора и то, что немецкая пехота, хотя на этом участке ее было не так уж много, как только наши артиллеристы отсекали ее от танков огнем, немедленно залегала и больше уже не поднималась. «И выходит, что немец не столько храбр, сколько нагл», — решил Щука.
Снялся майор со своего места уже в десятом часу. Бой затихал. Пахло горелым. И этот стойкий запах заглушил лесной аромат. Деревья стояли обугленные, почерневшие.
ОБРАТНЫЙ ПУТЬ
Ночью погода изменилась. Подул ветер. Сначала слабый, чуть заметный, потом порывистый, сердитый. По листве, укрывавшей бойцов, с мягким шумом ударил дождь. Барбашов почувствовал, что его начало знобить. Он лежал на подстилке из веток ольхи, зябко кутаясь в шинель, предоставленную ему заботливым Клочковым. Хотелось спать, но сон не приходил. Мозг сверлили назойливые мысли: что делать, куда идти? Барбашов был уверен в том, что колонна, которую они встретили вчера на дороге, была лишь какой-то отдельной, вырвавшейся вперед частью, что фронт по-прежнему еще там, на западе. Но невольно встал вопрос: а есть ли сейчас вообще фронт в том виде, в каком о нем было принято говорить? Существует ли эта гибкая огнедышащая линия ощетинившихся штыков, пулеметных очередей и орудийных залпов? И если да, то где же тогда дивизия, где соседи, где их тылы? Барбашов знал: будь он сам по себе, он, несмотря на все эти неясности, упорно продолжал бы искать встречи со своими на западе. Но под гимнастеркой у него хранилось Знамя, при котором весь их отряд состоял лишь охраной и рисковать которым он не мог, да и не имел права. Знал Барбашов и другое: какой бы великой кровью ни заплатила дивизия в боях с врагом, какие бы славные победы ни одержали ее полки, но, окажись она без Знамени, ее с позором расформируют. А под спасенным Знаменем, когда и где бы оно ни было вынесено с поля боя, вновь и вновь соберутся батальоны.
Часто в эти дни вспоминал Барбашов жену. Временами, особенно после коротких минут забытья, во сне или, точнее, в дремоте, ему начинало казаться, что она его ждет дома, что все это дьявольское наваждение вот-вот кончится, прозвучит команда «Отбой» и он повернет свой отряд в городок. Но стоило ему хоть немного прийти в себя, и от этих мыслей не оставалось и следа. Он сразу начинал думать о людях, которые лежали сейчас рядом с ним,
