Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
Оглядев бойцов, Барбашов понял, что ночью все они спали. Даже Клочков, судя по его свежему виду, умудрился отдохнуть, хотя за ночь ему несколько раз пришлось подниматься со своего места и менять охранение. Теперь он первым делом приказал бойцам скатать шинели и привести себя в полный порядок.
— Какая дальше будет задача? — спросил он командира.
— Задача у нас одна, — ответил Барбашов. — Найти своих. Теперь, конечно, уже не дивизию, а вообще своих. Пойдем на восток, в тыл. Я думаю, встретим какую-нибудь часть.
— Перекусить бы перед дорогой, — предложил Клочков. — Дневки-то у нас не часто бывают…
— Обязательно, — кивнул головой Барбашов. — Только вот что: надо нам в рационе порядок навести. Съедим все за день, а потом запевай лазаря. Черт знает сколько еще идти придется. Давайте-ка посмотрим, что у нас есть.
— Это мы сейчас, — с готовностью ответил Клочков. Выбрав на поляне место почище, он подал команду. Бойцы быстро развязали вещмешки и выложили на траву хлеб, копченую рыбу, сахар. Кто-то добавил ко всему этому увесистый ломоть сала, нашлось и несколько банок мясных консервов. Только у Кунанбаева не оказалось ничего.
Клочков смерил его с головы до ног вопросительным взглядом.
— Мешок пропал, — смущенно проговорил Кунанбаев.
Клочков укоризненно покачал головой.
— Скажи лучше, что в машине его оставил. Я, еще как только выехали, заметил, что ты его снял и бросил под скамейку.
— Жарко очень было, — еще больше смутился Кунанбаев.
— Ну вот и щелкай теперь зубами! — категорически отрезал Клочков. — И что это значит «жарко»? Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты подтянулся?! Ну подожди, придем в часть…
— Ладно, — остановил Барбашов расходившегося сержанта. — Ну что ж, товарищи, тут харчей дня на три. Но, я думаю, нам надо выделить энзе. Раздели-ка, Клочков, все это на шесть частей. Так будет правильно.
Клочков быстро раскинул на траве свою шинель и принялся за дележку. Бойцы помогали ему кто как мог. Барбашов молча наблюдал за ними минуту-другую, потом сел в стороне и положил голову на руки. Боль в висках у него почти прошла, и только ушибленное место отдавало тупой ломотой, если он ненароком задевал его. Слабости он тоже не чувствовал. Его лишь знобило. Но это, пожалуй, было оттого, что он просто не выспался. Солнце поднялось над лесом довольно высоко. Но сюда, на дно оврага, оно еще не заглянуло. И потому всё вокруг: и трава, и листья, и ветки, и даже стволы деревьев — было затянуто матовой пленкой осевшего тумана. Откуда-то сверху доносилось ласковое воркованье голубей и оживленный перезвон синиц. Барбашов бездумно слушал эти лесные звуки.
Случайно его взгляд наткнулся на мешки красноармейцев, рядком разложенные на траве. Бойцы вместе с продуктами вытащили из них и свои вещи. Почти у всех содержимое было одинаковым: обмундирование, полотенца, перевязанные бечевкой письма, боеприпасы. Только рядом с мешком Чиночкина на траве лежали две книги — «Теория относительности» Эйнштейна и маленький потрепанный томик стихов Эдуарда Багрицкого. Теорию относительности Барбашов не знал. Но стихи Багрицкого любил и, увидев их, сразу обрадовался. С необычайной легкостью вспомнилось:
На твоем степном раздолье
Сиромаха скачет,
Свищет перекати-поле
Да ворона крячет…
— Чиночкин, это ваш Багрицкий? — спросил Барбашов.
Чиночкин поднял с земли томик и подошел к командиру.
— Мой.
— А вы слышали, как Качалов читает «Думу про Опанаса»? Говорят, здорово. Особенно то место, когда Когана расстреливали.
— Нет, не слыхал, — признался Чиночкин. — Вы, я вижу, тоже неравнодушны к Багрицкому?
— Замечательный поэт, — с восхищением проговорил Барбашов. — Помните? Как это здорово:
По рыбам, по птицам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
— По звездам, а не по птицам, — поправил Чиночкин. — Вы спрашиваете о Качалове. Разве он читает Багрицкого?
— Говорят, что читает, — не очень уверенно ответил Барбашов. — Как-то раз был я проездом в Москве. Увидел афишу «Качалов читает стихи русских и советских поэтов». Еле я тогда нашел этот клуб, где он выступал. Сейчас уж даже не помню, в каком это районе было. Ехал куда-то на метро, потом на трамвае добирался. Одним словом, клуб разыскал и билет достал. Слушал Пушкина, Блока. А Багрицкого он так и не прочитал. А жаль. Очень хотелось послушать.
— Я, пока служу, почти весь томик наизусть выучил, — снова улыбнулся Чиночкин. — Можно сказать, последние стихи добиваю. Удивительный был поэт. И человек, говорят, тоже был замечательный.
— А я учил его стихи в госпитале, когда лежал после ранения, — вспомнил Барбашов. — Времени тогда свободного было хоть отбавляй…
Их разговор прервал Клочков.
— Ваше приказание выполнено. Разделил на шесть долей, — доложил он.
Барбашов поднялся со своего места.
— Мы еще потолкуем на эту тему. Вы далеко стихи не прячьте, — попросил он Чиночкина.
Барбашов осмотрел «доли» и, прежде чем что-либо сказать, поскреб пальцами заросший подбородок. Доли были явно малы.
— Ну что ж, будем жить тем, что имеем. Пять порций — в мешок. А одну разбросай на восемь частей. Это и будет наш хлеб насущный. Н-да…
Клочков проворно выполнил и это приказание. Бойцы принялись за еду. Потом Барбашов проверил оружие. Оказалось, что отряд имел один пулемет, один автомат, пять винтовок, десяток гранат и один пистолет ТТ.
— Не очень, конечно, мы богаты, — вздохнул Барбашов, — но голыми руками нас все же не возьмешь!
После этого из оврага можно было уходить. Но Барбашов медлил. Теперь, когда он впервые по-настоящему стал знакомиться со своим отрядом, не поговорить с людьми он уже просто не мог.
Барбашов подозвал Клочкова. Сержант, хотя они уже разговаривали в это утро раз десять, подошел к нему, отдал честь и коротко доложил:
— По вашему приказанию…
— Садись, — указал Барбашов ему место рядом с
