Евгений Решин - Генерал Карбышев

Очень скромная оценка.

На самом деле лучшими учениками в классе, по свидетельству старшего брата Сергея, также учившегося в корпусе, были Митя Карбышев и его приятель Митя Тартышев.

Когда кто-нибудь из вызванных к доске кадетов не знал урока, то вызывали по обыкновению Карбышева.

Учитель же французского языка, большой шутник и любимец кадетов, обычно вызывал их вдвоем:

— Митя в квадрате, к ответу!

Или:

— Кар-Тар-бышев, идите к доске…

Митя считался одним из лучших учеников по рисованию, он охотно рисовал не только на уроках по этому предмету. Он мог легко и быстро набросать карандашом карикатуру, остроумный шарж на товарища, а подчас и на педагога. Изобличенного карикатуриста наказывали, даже сажали в карцер. Однако он не унимался, был в своих рисунках по-прежнему колок и дерзок. Что касается товарищей по классу, то они подогревали, подзадоривали своего художника и крепко дружили с ним.

Исключительное положение Мити в незавидном качестве «приходящего кадета» длилось несколько лет. Его в какой-то мере уравняли в правах с другими только в 1894 году, учитывая выдающиеся способности и успехи. Это было сделано на основании «высочайшего повеления» и специального «предписания» командующего Омским военным округом.

Сибирский кадетский корпус со времени своего основания прочно сохранял репутацию одного из лучших в России военных учебных заведений. В нем сочетались общепедагогические начала воспитания с подготовкой питомцев к переходу в военное училище.

Кроме строевых занятий, к которым преимущественно относились лагерные сборы, преподавались военная гимнастика, фехтование, плавание и топография.

Большое место отводилось общеобразовательным предметам: математике, физике, космографии, географии, истории, естественной истории, русскому языку и словесности, законоведению, французскому и немецкому языкам.

Обращалось также внимание на эстетическое воспитание кадетов. Их обучали музыке, пению, танцам и рисованию.

В корпусе было семь классов. Для строевых занятий они объединялись в три роты. Каждый класс имел офицера-воспитателя. Каждая рота — своего командира, как правило, подполковника или даже полковника.

Для командной практики и поддержания высокой дисциплины лучшие кадеты назначались на различные должности. При этом они несли ответственность за поведение остальных и были обязаны оказывать нравственное влияние на своих товарищей, служить примером, образцом в поведении.

По отзывам педагогов, Дмитрий Карбышев обладал превосходной памятью, разносторонними дарованиями, исключительными способностями к истории и математике. С детства он пристрастился к книгам, эта страсть не утихла и в отрочестве — он отличался от своих сверстников более широким кругозором. Писал он легко и быстро, красивым четким почерком. Прекрасно владел русским языком и умел лаконично, четко излагать свои мысли. Ясное логическое мышление единодушно отмечали педагоги при оценках его работ.

Окончил Дмитрий кадетский корпус по первому разряду. Его наградили похвальным листом и памятным подарком — красочно оформленной книгой-альбомом «Япония и японцы».

Влияние семьи, учеба в корпусе помогли развить в характере юноши мужество, стойкость, волю и трудолюбие. Все это в нем сочеталось с беззаветной любовью к Родине.

Но одаренного восемнадцатилетнего юношу мало прельщала военная карьера. Мечтая с детских лет о том, чтобы созидать и строить, обладая недюжинными данными к «графическому мышлению» — рисованию и черчению, Дмитрий хотел поступить в Академию художеств или в Институт гражданских инженеров, или, в крайнем случае, на физико-математический факультет университет.

Желание было, да не было средств. Скудной вдовьей пенсии, получаемой матерью, едва хватало на расходы по дому. Вот почему семейный совет решил, что Дмитрий пойдет по стопам родителя, не нарушит традиции исконных сибирских казаков-воинов. А вот какую избрать профессию? Тут все были единодушны — инженерную.

В июле 1898 года, еще за месяц до окончания корпуса Дмитрием, его мать, Александра Ефимовна, явилась на прием к директору генерал-майору Кичееву и подала ему прошение:

«…Изъявляю свое согласие на направление сына моего в Николаевское инженерное училище, за неимением же вакансии — в Михайловское артиллерийское».

Осень 1898 года. С тревожным чувством покидал Дмитрий Михайлович родной город, дом на Полковой улице в Казачьем форштадте, где прошли его детство и юность. Жаль было расставаться с матерью, братьями и сестрами. Тяжела была разлука и с товарищами по кадетскому корпусу, с которыми крепко подружился.

Он понимал, что в значительной мере предоставлен самому себе, что теперь не может рассчитывать на чью-либо материальную помощь и сам должен пробиваться и люди.

Старший брат, прощаясь, сказал ему:

— Ну, Митя, завидую тебе! Будешь в Петербурге, куда покойный отец так мечтал попасть… Будешь учиться в Михайловском замке, где учился Достоевский. Наши омские старожилы и тюрьма наша запомнили его в кандалах. А он считал для себя моральными кандалами, своего рода острогом ничуть не лучше и не хуже омского, — учение в инженерном училище. Почему? Имел иное призвание… Думается мне, что с тобой не так — ты должен именно там найти свою стезю…

И вот окончено долгое, утомительное путешествие. Дмитрий в Петербурге.

После грязного, захолустного, пыльного Омска — пышная, нарядная, шумная столица с ее Невским проспектом, с закованной в гранит красавицей Невой, стройными и величественными дворцами и парками. Поразительные контрасты ошеломили молодого провинциала.

Он не успел прийти в себя от восхищения столицей, не смог как следует осмотреться, — а уже началась учебная страда в Николаевском инженерном училище. И все остальное отошло на задний план.

Всего два года занял у Дмитрия полный курс инженерного училища. Время пролетело незаметно… Режим жесткий, программа напряженная. Кроме теоретических и общеобразовательных предметов было много специальных — фортификация, подрывное и минное дело, военные сообщения (дороги, железнодорожное дело, мосты, переправы), телеграфия и другие средства связи. Много внимания отводилось практическим занятиям и строевой подготовке, Да что там толковать о Петербурге, если юнкер едва выкраивал время на осмотр бывшего дворца Павла I, т. е. собственного училища. А дворец этот вдохновил юного Пушкина на оду «Вольность». Красота сооружения, воздвигнутого по проекту знаменитого русского зодчего В. И. Баженова французским архитектором Бренна, не могла остаться незамеченной Дмитрием.