Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

— Можете изготовить для меня первую модель? — спросил я.

— Это, конечно, можно, только мне нужны настоящие чертежи, и надо включить в это дело еще кое-каких людей.

Он привел ко мне домой еще двух инженеров и двух рабочих. Принимать русских инженеров было куда проще, чем бельгийских. Я угостил их коньяком, который они пили стаканами, и мы стали обсуждать детали. Сделать протез они брались бесплатно, просили только спирт для рабочих, которые будут его вытачивать. Но за профессиональные чертежи надо было заплатить 150 рублей чертежникам. Это для меня довольно большие деньги, мы жили от зарплаты к зарплате. У Ирины были накоплены 160 рублей на покупку нового пальто. Я смущенно пошел к ней на кухню:

— Понимаешь, это очень интересное дело — создать протез локтевого сустава. Я так долго над этим думал и много трудился над эскизом. Кажется, протез вполне может работать. Но надо иметь первый образец и провести эксперименты. Тогда я получу патент и смогу делать операции на людях, это украсит мою диссертацию. Они берутся делать протез бесплатно, но надо заплатить 150 рублей за чертежи…

Ирина молча принесла мне свои деньги на пальто, я поцеловал ее и отдал их инженерам.

Ах, вдохновение, вдохновение изобретателя!.. Когда они ушли, я с прежним вдохновением принялся объяснять Ирине, как это важно заменить сломанный локтевой сустав на целый внутренний протез… Впрочем, она тоже могла бы мне объяснить, как это важно — заменить изношенное старое пальто на совершенно новое.

Дела литературные

Многие любят постоянно жаловаться, что им ни на что не хватает времени.

Я этого никогда не понимал — я был постоянно занят очень многим сразу и успевал все. Кроме напряженной хирургической работы и докторской диссертации, я читал много научной, исторической и художественной литературы и не переставал писать стихи. На моем письменном столе одновременно лежали: эскизы изобретений, черновики научных статей, главы диссертации и начатые стихи. Литература увлекала меня не меньше, чем медицина. Но в печать я отдавал только стихи для детей, я не хотел попасть под идеологическое давление цензуры. Из печати вышли еще две книги моих стихов, иногда меня печатали в журналах. Я ходил на творческие вечера в Дом литераторов, завязывал все больше связей в литературном мире. Друзья часто спрашивали:

— Откуда ты берешь время на все?

— Это просто — если человек что-то очень хочет, он всегда найдет время и силы это сделать. Для меня писать — это как дышать, не писать я не могу.

Но детские стихи были только «видимой частью айсберга» моих литературных усилий, еще большая «подводная» часть была не напечатана. Писал я не только для детей, писал на злобу дня и писал для души. Вот одно из стихотворений того времени:

Устав служить для всех примеромНесовершенства чувств людских,Он стал, как все, пенсионером.И окончательно притих.И с Мефистофелем, на сквере,Беседуя про валидол,В покое он, по крайней мере,Замену счастию нашел.И не коснутся судьбы мираЕго обыденных забот,Он за бутылочкой кефираСпокойно в очередь встает,Сидит часами в райсобесе,Законы знает назубокИ любит в ежедневной прессеПрочесть удачный некролог.Им все прошедшее забыто,Былых желаний нет следа;Обманутая МаргаритаЕму не снится никогда;И возмущаясь молодежью,Забыв, как сам был виноват,Он говорит с брезгливой дрожьюПро современный их разврат…Недавно, выйдя из больницы,Нашел он Гёте среди книгИ, пролистав две-три страницы,Решил, что все наврал старик.Какой был смысл искать мгновенье? —Бесцельно, глупо и смешно.Что счастье — это лишь забвеньеТого, что было и — прошло.

Мне хотелось попробовать себя в прозе. Я придумал литературного героя — доктора Гусева, способного хирурга, но неудачливого, бедного человека; он мастер своего дела, спасает жизни, а сам вынужден заниматься трудным бытом, обменивать тесную квартиру на что-нибудь лучшее. Вместе с приятелем Володей Ривиным из «Литературной газеты» мы написали сценарий фильма об этом докторе, куда-то предлагали, но — не получилось.

Я читал литературным коллегам свою пьесу «Чудное мгновенье» — про роман Пушкина с Анной Керн. Писал я ее почти два года, досконально собирал фактический материал. В пьесе всего два действующих лица — он и она. По ходу действия Керн несколько раз перевоплощается из молодой в старую и обратно. У меня были два солидных рецензента: известный писатель и литературовед Ираклий Андроников и старейший пушкиновед Арнольд Гессен, девяноста лет. Много лет назад Гессен был знаком с дочерью Керн.

Когда она была девочкой, в 1830 году, развивался роман сс матери с Пушкиным. Бывая у них, Пушкин играл с ней, брал на руки. Узнав, что Гессен был с ней знаком, я поразился: получалось, что между Пушкиным и мной прошло всего два касания — он касался девочки, Гессен касался ее уже в старости, а я пожимал руку Гессена. Казалось бы, от Пушкина прошла вечность, а вот ведь — между нами всего два человеческих касания!

Мою пьесу рекомендовали в Харьковский русский драматический театр имени Пушкина. Через несколько месяцев позвонил главный режиссер Владимир Ненашев:

— Мне понравилась ваша пьеса, я хочу ее поставить. Приезжайте в Харьков, мы поговорим.

Мы с Ириной обрадовались, я устроил себе короткий отпуск и помчался. Ненашев провел чтение пьесы «на труппе». За Пушкина читал он, за Анну Керн — его жена, ведущая актриса. Мир драматического театра был мне интересен своей несхожестью с привычным миром больницы, я был счастлив узнать его. Договорились, что пьесу будут ставить в следующем году.

В Москве ее взяли в театре при Московском университете. Обычно автор присутствует на репетициях, дает советы. Но мне, конечно, было некогда. Через несколько месяцев мы с Ириной пошли на премьеру. Актеры-любители были очень милы и очень старались, но сказывалась их неопытность. А что получится у профессионалов из Харькова?

Соприкосновение с театральным миром дало мне, каким-то образом, идею попробовать сделать представление-капустник в нашем институте. Верный друг Веня Лирцман поддержал. Идея понравилась директору Волкову, у него было чувство юмора. Я собрал «труппу» из молодых докторов и сестер, написал кучу сатирических стихов на темы нашей работы. В моде был финский танец летка-енка. На ту мелодию я написал текст: