Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

Соприкосновение с театральным миром дало мне, каким-то образом, идею попробовать сделать представление-капустник в нашем институте. Верный друг Веня Лирцман поддержал. Идея понравилась директору Волкову, у него было чувство юмора. Я собрал «труппу» из молодых докторов и сестер, написал кучу сатирических стихов на темы нашей работы. В моде был финский танец летка-енка. На ту мелодию я написал текст:

Раз-два, кости не ломайте,Не то костей вам не собрать,А если сломаете,В ЦИТО поступайте,Будут в ЦИТО вас изучать.Раз-два, а если не срастется,Будешь сам тогда не рад,И если так придется,На кости кладетсяКомпрессионный аппарат.Раз-два, наложат вытяженье,И срастутся кости тотчас,И в то же мгновеньеНапишут, без сомненья,Диссертацию про вас.Раз-два, в ЦИТО мы лечим кости,Костоправы ты и я —Сомненья ваши бросьте,Несите ваши кости.Все вам расскажем, не тая.

На репетициях мои «актеры» весело отплясывали, напевая этот текст и другие сатирические стихи и песни. Я был увлечен подготовкой капустника, и, кажется, из меня даже получался неплохой режиссер. Но актер на сцене я был никакой. Правда, в шуточном фильме мне пришлось играть перед камерой, и это у меня получалось лучше. В общем, капустник был на славу, аудитория живо реагировала на шутки, смеялась. Но, как ни странно, нашлись и недовольные, особенно группа пожилых женщин-недоброжелателей: Миронова — Малова — Мартинес. Лишенные чувства юмора и полные зависти и недоброжелательства, они говорили:

— Голяховский — выскочка!.. Ему больше всех нужно!.. Он хочет директору угодить!..

Ничем я тех людей не задевал, их просто раздражала моя жизненная активность. Все, что выходило за пределы обычного, все они штамповали словом «выскочка». Часто приходилось мне в жизни удивляться подобной людской реакции, и поэтому я всегда любил повторять одну истину: на людей не наудивляешься! Но нельзя жить без веселья, нельзя, даже на фоне общей моральной подавленности.

Общественная жизнь становилась все грустней. В литературном мире доминировала новость о гонениях на молодого поэта Иосифа Бродского. Ничего сугубо антисоветского он не публиковал, он просто жил и писал так, как считал для себя нужным. А это было непослушанием. Власти поставили на него штамп «тунеядец», судили, сначала выслали в лагерь, а потом выслали совсем из страны. Мы случайно столкнулись с ним в парикмахерской в Союзе писателей, наше знакомство было поверхностным, но на прощанье я с сочувствием пожал ему руку. Я думал тогда: как ужасно — быть высланным из страны! (Не приходило мне в голову, что через девять лет мне придется ехать за ним.)

Другим событием литературной жизни было хождение по рукам в рукописях «самиздата» романов Александра Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом». «Самиздат» был вынужденным изобретением инакомыслящих — напечатанная на машинке рукопись. За передачу и чтение «самиздата» могли судить, поэтому люди тайком передавали те смятые многими руками листы на одну-две ночи. И мне они тоже достались на одну ночь, и я не спал, с восторгом глотая страницу за страницей. А потом я услышал по «Голосу Америки», что Солженицына исключили из Союза писателей. Я был в подмосковном Доме творчества писателей «Малеевка», писал там последние главы диссертации. Мыс Василием Аксеновым шли играть в бильярд, когда я услышал эту новость и сказал ему. Вскоре Солженицына выслали из Союза, как Бродского. И я опять думал: как это ужасно — быть высланным!

Так Россия лишилась двух будущих Нобелевских лауреатов.

Как глава диссидентского движения выдвинулся академик Андрей Сахаров. В 1940-с годы он был одним из авторов советской водородной бомбы, но в 1950-е пришел к идее отрицания политики военной гегемонии. В 1960-х он написал литературное эссе «Отражение прогресса: мирное существование и интеллектуальная свобода». В нем он проводил идею мирного слияния социализма с капитализмом. Конечно, в России это не напечатали, текст читали по «Голосу Америки», и рукопись «самиздата» ходила по рукам интеллигентов. Сахаров стал организатором Комитета по правам человека. Своими смелыми протестами он стал настолько знаменит, что когда среди алкоголиков прошел слух, что водка подорожает, они говорили: «Этого не может быть — Сахаров не допустит».

Когда в Чили свергли марксистского президента, там был арестован секретарь Компартии Луис Корвалан. К тому времени студент-диссидент Буковский уже несколько лет сидел в тюрьме, якобы «за хулиганство». Сахаров предложил идею — обменять Буковского на Корвалана. И правительство Брежнева пошло на это, обменяло их. Остряки сразу сочинили:

Обменяли хулигана

На Луиса Корвалана;Где б найти такую блядь,Чтобы Брежнева сменять?

Исполнитель и созидатель

Наступил день, когда я держал в руках изобретенный мной внутренний протез локтевого сустава. Я стоял за углом высокого кирпичного забора завода «Авангард», поодаль от проходной, через которую выходили рабочие. Двое из них — пожилой Павел Иванович и молодой Сергей — должны были тайком вынести по частям мой сустав. Карман моего пальто оттопыривала бутылка чистого медицинского спирта — расплата за сустав. Я прикрывал рукой оттопыренный карман и волновался — а вдруг охрана на пропускной задержит их? Тогда пропала моя работа. Обычно работягам удавалось выносить с завода все, наверное, они могли бы вынести по частям целую ракету, если бы за это им дали спирт. Но все таки…

Не задержали! Они подошли ко мне, тоже прижимая руками оттопыренные карманы.

Павел Иванович, в прошлом мой пациент, добрый, малоразвитый человек, был прекрасный мастер, но алкоголик. Он горел нетерпением выпить и спросил приглушенно:

— Спирт принесли?

— Угу, — я тоже ответил приглушенно, не желая, чтобы нас слышали.

Мы отошли в сторону от завода, в сквер, где гуляли мамы и бабушки с детьми. Была весна, пели птицы, веселились дети. Я заметил, что одна из мам читала дочке стихи из моей новой книги: «Есть у нас в лесу тропинки / Шириной, как паутинки…». В сквере состоялся наш обмен: я дал им бутылку спирта, а они мне — металлические части сустава, завернутые в тряпки. Сергей принялся собирать части и объяснять мне. Павел Иванович держал бутылку и тянул его за рукав, чтобы скорей выпить. Я рассматривал свой сустав, переживая радость творца; а читавшая стихи мама замолкла и неодобрительно смотрела в нашу сторону — ей явно не нравилась подозрительная группа работяг с бутылкой. На всякий случай она увела дочку.