Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
– Надобно было спросить у меня имена самых хорошеньких. Хозяин – хитрец, он выудил бы все ваши шиллинги, и даже после этого в Лондоне осталось бы еще довольно дурнушек. Платите как я – не мелочась, тогда получите самые сливки и сможете всех перепробовать. Беда в том, что вы не говорите по-английски, а приезжающие сюда француженки не очень-то соблазнительны.
Я со своей стороны мог бы сказать то же самое о живущих в Париже англичанках. Когда спрос на них падает, они отправляются обратно на другой берег Ла-Манша.
Послушавшись советов Пемброка, я послал своего негра к одной из названных лордом дам. При самом горячем желании найти ее привлекательной это было совершенно невозможно. Правда, она раздразнила меня, и я немного позабавился с нею, после чего отослал с четырьмя гинеями. На следующий день новая записка, и новый визит. Эта женщина оказалась не моложе предыдущей, и к тому же слишком послушная и говорливая. Она принялась раздеваться, едва переступив порог. Я не препятствовал ей, но она была вынуждена тут же снова одеться и ушла нетронутой с двумя гинеями. Я вышел почти вслед за ней и у самого Ковент-Гардена высмотрел прелестную девицу. На несколько вымученных английских слов она ответила мне по-французски. Я с восторгом пригласил ее поужинать.
– А вы подарите мне что-нибудь?
Я показал ей три гинеи, и сделка была совершена. Но все эти развлечения наводили лишь тоску. После пяти недель жизни в Лондоне у меня не было еще возлюбленной, настоящей подруги. Я оставался один в своих необъятных апартаментах, и дни казались мне столь же бесцветными, что и ночи. Как найти в целом городе молодую особу, которая, по крайней мере, напоминала бы мне тех, кого я любил когда-то? Я безуспешно ломал себе голову, но, в конце концов, придумал вот что. Призвав хозяйку дома, я сказал ей:
– У меня есть намерение сдать второй и третий этажи. Поэтому извольте повесить на двери такое объявление: «Сдается внаем второй и третий этаж с обстановкой для молодой девицы, совершенно независимой, которая согласна не принимать никаких визитов ни днем, ни ночью».
Прочитав его, старуха громко засмеялась.
– Отчего такое веселье? Вы думаете, никто не придет?
– Напротив, у нас будет целая процессия девиц, как на католический праздник, помяните мое слово.
– Так что же вы смеетесь?
– Просто это смешно. Сколько просить с них?
– Присылайте всех ко мне. О цене я договорюсь сам.
– Не забудьте, что за ваш счет будут развлекаться все кому не лень.
Объявление было повешено, каждый прохожий останавливался и высказывал свое мнение. Однако прошло два дня, и никто не являлся. На третий день я прочел в газете «Сент-Джеймс-Кроникл»: «Очевидно, тот, кто хочет сдать верх этого дома, сам живет в первом этаже и, желая пользоваться приятным обществом, намеревается лично следить за неукоснительным исполнением объявленных условий. Мы, однако, хотим предупредить неизвестного, что он подвергается большому риску быть обманутым в своих ожиданиях. Во-первых, девица, снявшая весь этаж на весьма выгодных для себя условиях, может только ночевать или даже являться всего раз в неделю, или даже отказаться принимать визиты, которые, возможно, захотел бы сделать ей сам автор объявления».
Я был доволен прочитанным – газетчик давал мне советы, которые могли оказаться полезными. Лондонские газеты тем и интересны, что пишут буквально обо всем. Я никогда не кончил бы эту главу, ежели захотел бы упомянуть обо всех девицах, которые, начиная с третьего дня, осаждали мой дом: у меня уже начали истощаться предлоги для отказа. Мою гостиную заполняли старые девы за тридцать лет, вдовушки, увядшие красавицы и разведенные дамы. Потом стали являться едва достигшие зрелости девочки. Легко представить, сколько всяких лиц повидал я за две недели. Они поглощали все мое время, и голова у меня совершенно разламывалась. Попадались даже шутники, переодевавшиеся женщинами. Один, или одна, на мое замечание по поводу растительности на подбородке отвечал, что у них в семействе все женщины носили бороду.
Наконец в один прекрасный день явилась молодая особа не более двадцати лет, просто, но со вкусом одетая. Я увидел нежное и милое лицо с выражением скромного достоинства. Она не позволила мне встать, сама взяла стул и произнесла на чистейшем итальянском языке:
– Я хотела бы снять комнату на третьем этаже. Надеюсь, сударь, вы не откажете мне, поскольку я согласна исполнить все объявленные условия.
– Синьорина, вы будете занимать не одну комнату. Я предоставляю вам весь этаж.
– Благодарю вас, но это слишком дорого. Я могу тратить на квартиру не больше двух шиллингов в неделю.
– Моя цена как раз совпадает с этой цифрой. Кроме того, в вашем распоряжении будет также и кухарка.
– Я скажу ей, сколько она может тратить на мой стол, но это так мало, что мне просто стыдно.
– Даже если ваши возможности не превышают двух пенни, она будет доставлять вам все необходимое. Синьорина, не краснейте за свою похвальную осмотрительность, заставляющую вас соразмерять расходы с возможностями.
Мы обо всем договорились, и я велел снять объявление. Незнакомка сообщила мне, что выходит только по воскресеньям слушать мессу в часовне баварского посольства, а также каждое первое число за причитавшимися ей тремя гинеями пенсии. Она сама просила меня никого не впускать, кто бы и под каким бы предлогом ни явился к ней.
Когда она ушла, я приказал всем слугам относиться к этой даме с величайшим почтением. Они сообщили мне, что она приехала и уехала в карете.
– Тут дело пахнет обманом, – заявила старая экономка.
– Обманом? Почему же? Как меня могут обмануть? Да и девица показалась мне отменно добродетельной. Как ее имя?
– Мисс Полина.
Одержимый непреодолимым желанием любить, я хотел видеть в избранном мною предмете средоточие всех прекрасных качеств. Я предполагал всевозможные препятствия, но зарождавшаяся во мне любовь лишь возрастала от этого. Слишком самоуверенный, я уже льстил себя надеждой на успех, ибо какая женщина может сопротивляться настояниям истинно влюбленного благородного человека? Я вспомнил, что она вошла очень бледная, а когда уходила, на ее лицо возвратился яркий и свежий румянец. Сие несущественное обстоятельство показалось мне благоприятным предзнаменованием для исполнения моих надежд.
Первое августа оказалось для меня зловещим днем. Я получил из Парижа письмо мадам де Рюмэн, в котором она сообщала о кончине маркизы д’Юрфэ, невольно отравившейся своей «универсальной панацеей». Она оставила сумасбродное завещание, сделав своим наследником родящегося от нее
