Максим Чертанов - Дарвин

Когда невропатолог бьет молоточком по колену, дергается вся нога: значит, нервы работают. Нервные клетки реагируют на раздражитель, передают электрический сигнал «диспетчеру» — центральной нервной системе, а та отдает другим нервным клеткам электрическую команду действовать. У росянки тронули кончик одного щупальца, а задвигались все; значит, у нее есть «нервы». Дарвин предположил, что «нервы», как и у нас, передают и принимают электросигналы. Он предложил проверить это физиологу Джону Бердон-Сандерсону, тот гипотезу подтвердил. Импульс у растений передается медленно, три сантиметра в секунду, у животных — 100 метров в секунду, но механика одна. Но нервных клеток у растений нет. Как же импульс передается? Дарвин этого не знал; узнали в XX веке. В том, что мы называем «прожилками» растений — проводящих пучках, по которым движутся питательные вещества и вода, — есть особые ткани, по которым идут сигналы.

Наши нервные клетки отличают одни раздражители от других, а «диспетчер», получивший от них сигнал, дает команды, как телу реагировать на жару или холод, ласку или удар. У растений нет ни умных клеток, ни «диспетчера». Поэтому они не разбирают, что конкретно случилось, и одинаково реагируют на любое раздражение: химическое, механическое, световое. Но кое в чем мы можем им позавидовать. Их «нервы» не просто передают сигналы, но могут вызвать в местах, куда они их передали, физические изменения. Представьте: вы обожглись, а нервы не только заставили почувствовать боль, но и нарастили новую кожу. И растения способны к опережающему реагированию: если их простудить или еще как-то ущемить, они становятся устойчивее к любым стрессам, как бы готовясь к более серьезной пакости от нас или погоды. Дарвин называл росянку «животным» и говорил, что мечтает поднять растения в общественном мнении до уровня животного царства. Наука все еще не признала деление на флору и фауну условным, но разные проявления чувствительности растений открываются регулярно. Забавно читать, что эти открытия «опровергли Дарвина». Сочинить, что ли, статью «Существование айфона опровергает Дарвина»? Ведь напечатают…

У росянки Дарвин наблюдал еще одно загадочное явление. Он обрабатывал ее корни карбонатом аммония — через несколько секунд стебель, внутри которого под микроскопом была видна светлая жидкость, темнел; в нем образовывались какие-то фиолетовые «шарики», «облачка», извивающиеся «нити»; они клубились, сливаясь в причудливые фигуры. Процесс шел медленнее, чем реакция на укол: это было не то же самое, что «нервная передача». Дарвин назвал это явление «агрегацией протоплазмы». Тогда протоплазмой называли вещество, которым заполнена клетка. Сейчас этот термин не употребляют, потому что клетка много чем заполнена: ядро, цитоплазма, в которой плавают разные штуковины — органеллы. Когда растение подвергается воздействию, органеллы начинают совершать физико-химические превращения, смысл которых не вполне ясен. Обычно говорят, что «нервы» растений вызывают «неспецифические» реакции, то есть, грубо говоря, при раздражении в растениях может происходить что угодно, черт их разберет… Но Дарвин хотел найти точное объяснение. Он предположил, что росянка таким образом усваивает пищу, как амеба, которая, «почуяв» еду, выпячивает стенки своей единственной клетки и смыкает их вокруг пищевой частички, а потом гоняет ее туда-сюда внутри своей цитоплазмы, пока не усвоит. Росянка любит азот: когда ее корни покормили содержащим азот веществом, клетки ее тела стали выпячиваться и смыкаться, захватывая еду; может быть, загадочные движения связаны с этим. Некоторые современные ученые с Дарвином согласны. Но понять растения нам пока гораздо труднее, чем животных.

Он сидел над микроскопом по полдня, жена протестовала, старалась спровадить его из дому. Фрэнсис: «Он уезжал неохотно и пытался торговаться, ставя, например, условие, что вернется через пять дней, а не через шесть… Беспокойство, которое ему доставляла всякая поездка, по крайней мере в последние годы, заключалось главным образом в ожидании отъезда и в том неприятном чувстве внезапной слабости, которое появлялось у него перед отъездом, но даже довольно длительная поездка, например в Конистон, удивительно мало утомляла его, если принять во внимание плохое состояние его здоровья, и он по-мальчишески испытывал величайшее наслаждение от путешествия». Весной 1874 года он дважды ездил к Генриетте, Уильяму и Джорджу: не так плохо для «умирающего», учитывая, какими долгими и некомфортными были путешествия.

Летом Леонард поехал в Новую Зеландию в составе астрономической экспедиции — наблюдать Венеру Хорас получил в Кембридже степень бакалавра, дальше учиться не стал, поступил в фирму «Истон и Андерсон», производящую инструменты для научных опытов; в 1881 году он откроет в Кембридже свою фирму. В июле скоропалительно, как большинство Дарвинов, женился Фрэнсис. Он стажировался в лондонской больнице Святого Георга, но после свадьбы оставил медицину и с женой Эмми переехал в Дауни, купив дом, где когда-то жил Иннес, и стал помощником отца. Тот не был в восторге от решения сына и сказал Генриетте, что у Фрэнсиса нет честолюбия и он не преуспеет в науке, несмотря на прилежание и ум. Так и вышло: серьезных открытий Фрэнсис не сделал. Зато у него обнаружился литературный дар. А у его отца появился новый «сын»: Джордж Роменс, ровесник и сокурсник Фрэнсиса. После Кембриджа Роменс работал у Бердон-Сандерсона в Университетском колледже, изучал мелкое морское зверье, с которого начинал юный Дарвин, а в 1874-м, как и Дарвин, занимался нервами: есть ли они у медуз? Считалось, что нет, как и мозга: медузы безголовы. Но Роменс доказал, что отсутствие головы не мешает иметь нервный центр. Вкупе с открытиями Дарвина и Бердон-Сандерсона это доказывало, что нет пропасти между растениями, низшими и высшими животными: сначала появились ткани, передающие электросигналы, из них развились нервные клетки, потом — центральная нервная система. Роменс также опубликовал статью о рудиментах: ненужные органы отмирают, ибо естественный отбор больше не благоприятствует существам, у которых они есть. (Он не знал одного из основных положений генетики — мутации, как правило, разрушают всё, сохраняется лишь полезное, поддержанное отбором, — но догадался верно.) Дарвин в ту пору мучился вопросом о рудиментах и был счастлив, получив в июле 1874 года робкое письмо от молодого ученого, предлагавшего свою гипотезу; пригласил его в Дауни, потом завязалась бурная переписка.

Роменс пытался подтвердить существование пангенезиса, не преуспел, зато увлекся наследственностью и потом работал с генетиком Бэйтсоном. Дарвин также поощрял его заниматься интеллектом животных — Роменс и тут многого достиг. Он был нежным, привязчивым, восторженным; его отец умер, его жена говорила, что Дарвин полностью заменил ему отца. Роменс — Фрэнсису Дарвину после смерти названого отца: «Даже Вы не можете представить себе силу моего отчаяния, это было страшнее, чем потеря родного отца… все счастье моей жизни ушло теперь, когда я не смогу больше услышать дорогой голос, не получу от него письма, эти письма были моим величайшим счастьем…» Он написал на смерть Дарвина стихи: «Я любил его так, как только может один человек любить другого…» Фрэнсис, немного ревновавший, уговорил стихи не публиковать.