Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Доводы гособвинения в значительной степени основывались на его утверждении о том, что план действий «Операция ”Майибуйе“» был одобрен исполнительным комитетом Африканского национального конгресса и, таким образом, стал оперативным планом командования «Умконто ве сизве». Мы настаивали на том, что план действий «Операция Майибуйе» еще не был официально принят руководителями АНК и во время их арестов все еще находился на этапе обсуждения. Что касается меня, то я вообще считал, что этот план являлся лишь черновым проектом будущего документа, поскольку ставил совершенно нереалистичные цели и требовал серьезной корректировки. Я не верил, что на том этапе партизанская война могла быть жизнеспособным вариантом.
План действий «Операция ”Майибуйе“» был составлен в мое отсутствие, так что я очень мало знал о его деталях. Даже среди участников процесса в Ривонии не было согласия относительно того, был ли этот план принят в качестве документа АНК. Гован Мбеки, который разработал проект документа вместе с Джо Слово, настаивал на том, что он был согласован и, таким образом, было бы неправильным утверждать в суде, что он находился на этапе обсуждения. Однако все остальные обвиняемые утверждали, что, хотя этот документ и был разработан Национальным верховным командованием, он не был одобрен исполнительным комитетом АНК и даже не был представлен вождю Альберту Лутули.
Хотя вероятность вынесения нам высшей меры наказания являлась для нас тяжелым психологическим испытанием, в целом наше настроение было приподнятым. Мы даже позволяли себе юмор висельника. Деннис Голдберг, самый молодой из обвиняемых, обладал совершенно необузданным чувством юмора и часто вынуждал нас смеяться, когда этого не следовало делать. Когда один из свидетелей обвинения описал, как Рэймонд Мхлаба для маскировки носил колоратку, белый воротник католического священнослужителя, Деннис стал называть его «преподобным Мхлабой».
В своей консультационной комнате в здании Дворца правосудия мы часто общались с помощью записок, которые затем сжигали, а пепел выбрасывали в мусорную корзину. К нам был приставлен один из офицеров спецотдела полиции, лейтенант Свейнпол, дородный краснолицый парень, который был убежден в том, что мы постоянно стараемся обмануть его. Однажды, когда Свейнпол наблюдал за нами, стоя в дверях консультационной комнаты, Гован Мбеки начал писать записку, делая вид, что пытается скрыть это. Так же якобы скрытно он протянул ее мне. Прочитав, я глубокомысленно кивнул головой и передал ее Ахмеду Катраде, который достал спички, словно собирался сжечь этот вещдок. Свейнпол бросился к нему и выхватил из его рук записку, заявив что-то об опасности открытого огня в помещениях. Затем он вышел из комнаты, чтобы ознакомиться со своим трофеем. Через несколько секунд он ворвался к нам обратно с криком: «Я прикончу вас всех за это!» Как оказалось, Гован Мбеки написал заглавными буквами: «Ведь Свейнпол – красивый парнишка, не так ли?»
Нас заперли в тюремных стенах и судили, решая, оставить ли в живых, а за пределами тюрьмы в это время жизнь продолжалась. Жена Джеймса Кантора должна была со дня на день родить. Джеймс являлся адвокатом, которого привлекли к суду лишь по той причине, что он был шурином Гарольда Вольпе.
Однажды утром, когда мы сидели на скамье подсудимых, с другого ее конца мне передали записку:
«Мы с Барбарой составили подробный список возможных крестных отцов и пришли к выводу, что, независимо от того, будет ребенок девочкой или мальчиком, мы сочли бы за честь, если бы вы согласились на эту должность в качестве дополнения к должностям, пользующимся более дурной репутацией, которые вы занимали в прошлом».
Я отправил в ответ Джеймсу записку следующего содержания:
«Я чрезвычайно польщен этим предложением, и это будет честь для меня, а не для ребенка. Теперь меня вряд ли посмеют повесить».
56
Рассмотрение нашего судебного дела продолжалось в течение рождественского периода 1963 года и завершилось 29 февраля 1964 года. У нас было чуть больше месяца, чтобы изучить представленные доказательства и подготовить свою защиту. Против каждого из нас были выдвинуты различные обвинения. Не нашлось никаких серьезных доказательств виновности Джеймса Кантора, он даже не являлся членом нашей организации и вообще не должен был предстать перед судом. Что касается Расти Бернштейна, Рэймонда Мхлабы и Ахмеда Катрады, то доказательства их причастности к подрывной деятельности были весьма ограниченными, и мы решили, что они не должны свидетельствовать против самих себя. В случае с Расти Бернштейном улики вообще были ничтожны, поскольку его просто застали в Ривонии вместе со всеми остальными. Остальные шестеро из нас решили признать себя виновными по отдельным пунктам обвинения.
Брэм Фишер был настроен весьма пессимистично. Он признал, что, даже если мы докажем, что решение об организации партизанской войны не было одобрено и наша политика проведения диверсионных акций не предусматривала человеческих жертв, суд все равно может вынести смертный приговор. Команда защиты разделилась по вопросу о том, должны ли мы давать показания и свидетельствовать против себя. Некоторые из наших адвокатов утверждали, что если мы дадим показания, то это навредит нам. Джордж Бизос, однако, предположил, что если мы откажемся от показаний и не убедим судью в том, что не принимали решения об организации партизанской войны, то он, безусловно, назначит нам высшую меру наказания.
Мы с самого начала ясно дали всем понять, что намерены использовать судебный процесс не как проверку нашей судебной системы, а как платформу для пропаганды наших убеждений. Например, мы решили признать свою ответственность за акты подрывной деятельности. Мы решили также признать, что некоторые из нас отказались от принципа ненасильственных действий. Мы были озабочены не своим освобождением или смягчением предстоящего нам наказания, а тем, чтобы этот судебный процесс послужил укреплению дела, за которое мы все боролись, даже ценой наших собственных жизней. Мы были полны решимости защищать себя не столько в юридическом отношении, сколько в моральном. Мы рассматривали этот судебный процесс как продолжение нашей освободительной борьбы другими средствами. Мы приняли решение признаться в том, что и так было хорошо известно властям, но при этом отказаться от показаний, которые, по нашему мнению, могли нанести вред другим борцам за свободу.
Мы решили оспорить ключевое утверждение гособвинения о том, что мы организовали партизанскую войну. Наш замысел состоял в том, чтобы признать: да, мы подготовили резервный план по организации партизанской войны на тот случай, если диверсионные акции не решат поставленных задач. Наряду с этим мы были намерены утверждать, что считали: эти акции пока еще не достигли поставленных
