Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман
Мне почему-то кажется, что на такие верхи попадают сразу, причем даже не за красоту и не за способности, а как у зверей, по внутренней силе и по запаху. Самыми героическими усилиями туда не пробиться, разве что, по крайней мере в Америке, благодаря спортивным достижениям. Не раз и не два мы умоляли Женю трезво оценить свои возможности и перестать говорить, что он замечательно играет в волейбол, хоккей, футбол и пинг-понг: ведь наградой будут позор и осмеяние, но от обеих бабушек он унаследовал непробиваемое упрямство. Он, конечно, заслужил почетное место среди одноклассников, но почему-то оно доставалось другим, гораздо менее достойным. Вот так один из персонажей Гоголя подносил вареник ко рту и слышал, что чавкает кто-то рядом.
Будучи мужчиной, я не мог оценить наличие в Жене таинственной субстанции, именуемой сексуальностью. Он неожиданно оказался самым высоким мальчиком в классе и был хорош собой. Его тянуло к противоположному полу. Но вот В. был абсолютным нулем, а его весьма жаловали. А еще болтался неказистый парень, так за него только что не дрались: к нему подходили одноклассницы и говорили, что видели его во сне (не зря, конечно, и видели). Не во сне, а наяву возникла Алисина подружка Бренда, та, которая когда-то подписала открытку и тем осчастливила Женю. С аккуратностью хронометра она звонила перед каждой контрольной по испанскому, но ей никогда не пришло в голову, что за услуги надо чем-то, пусть символически, платить. Очень скоро Женя сказал: «Если я ей нужен только перед контрольными, я в эту игру не играю». К телефону, как в старые времена, начал подходить я («Жени, к сожалению, нет дома»), и звонки прекратились.
Так же я отвадил очередного милого юношу, которому ежевечерне нужен был бесплатный репетитор по истории. Над «Аркадией» висело облако взаимной неприязни, подсиживания, спеси и в лучшем случае равнодушия. Это была и по-человечески, и с научной точки зрения скверная школа, хотя не все там шло плохо и несколько учителей резко выделялись из общей массы. Родители платили за статус, отсутствие наркотиков и безопасность (не стреляли, не приносили в класс ножей).
Однако главным делом в последнем классе был выбор университета. Нет смысла превращать эту главу в инструкцию для абитуриентов: те, кому надо, узнают все сами. Скажу лишь самое основное. От подающего в университет или, что то же самое, колледж, если туда принимают с разбором (некоторые берут всех), требуется изрядная кипа документов. Учителя пишут характеристики, а будущие студенты пишут многочисленные тесты, результаты которых «подшиваются к делу». Пишут они и липовое эссе, объясняющее, почему они выбрали это высшее учебное заведение, хотя иногда тема задается колледжем (университетом).
Америка все больше и больше управляется отделом кадров – обстоятельство, которое не сулит ей ничего хорошего, потому что в угоду прогрессивной идее способным людям регулярно предпочитают кандидатов с впечатляющей анкетой. Торжество посредственности сверху донизу удовлетворяет администраторов (которые сами редко блещут талантом и которым безразлично благополучие общества), но дает печальные результаты. Как бы то ни было, процедура есть процедура.
Из всех тестов главный один, который рассылают выпускникам по всей стране. К этому тесту (с учетом предыдущих лет) можно подготовиться. Открыта сеть школ (очень дорогих); в них натаскивают на ожидаемые вопросы. Мы, конечно, Женю в такую школу послали. Когда я посмотрел вопросы, то был поражен, как примитивна математическая часть и как сложна языковая. Вроде бы то, что требовалось по математике, я знал к середине восьмого класса.
Так, видимо, думал не только я. В Женину школу еще до перестройки приехала группа старшеклассников из новосибирского академгородка и провела там целый день. Они посидели на уроках и не поверили, что столь элементарные вещи обсуждаются в последних классах. «Что они тебе сказали?» – поинтересовался я. «То же, что и ты», – мрачно ответил Женя. Именно тогда к ним приняли только что приехавшую из Союза девочку лет тринадцати. Ее проэкзаменовали и посадили по математике на более высокий уровень. (У Жени в последний год математики уже не было, но ее следовало помнить, чтобы хорошо сдать диагностический тест. И в Испании математики не было, так что нам пришлось вернуться к старым учебникам.)
Языковый тест был по-настоящему труден, но трудность, как на всех тестах, в которых надо выбрать правильный ответ из нескольких предложенных вариантов, была механической: требовалась не пресловутая способность мыслить, а именно знание. Я уже рассказывал, что наши молодые современники в англоязычном мире не в состоянии читать классику на родном языке: на словаре комиксов и сериалов далеко не уедешь. За последнюю тысячу лет английский язык впитал бесчисленное количество французских и латинских слов. Многие из них вошли в повседневный обиход, но очень многие так и сохранили свой книжный характер. Их любили писатели восемнадцатого и девятнадцатого века, а сейчас их употребление иногда отдает снобизмом. На них можно срезать кого угодно, но именно на них почему-то основан тест.
Женя со своей романской основой мог бы догадаться о значении многих раритетов, но тест был построен так хитро, что сделать точный выбор не всегда мог и он. К тому же французское слово, попавшее в английский язык, иногда успевало в самом французском выйти из употребления или изменить свое значение. На экзамен по тригонометрии можно кое-как натаскать. Но словарь наизусть не выучишь: его знание есть продукт культуры.
Если русскоязычный школьник не знает разницы между абонентом и абонементом и никогда не слыхал ни об абрисе, ни об абреке, то как предугадать, что эти-то слова и попадутся? Хорошо, если на курсах по подготовке прошли именно букву А. А ведь дальше есть зане и поелику, проектор и прожектёр. И хорошо бы не запутаться между годичный, ежегодный и годовалый. Кроме всего прочего, приемные комиссии учитывают место, которое абитуриент занимал в своем классе. Тех, кто не попал хотя бы в первые 25 %, хорошие университеты стараются не брать, но здесь играют роль привходящие факторы: семейная история, расовая принадлежность, пол и прочее. Всем известно, что верхняя группа в частной школе – это совсем не то же, что в государственной, но официально 25 = 25. Мы знаем детей, которые в старших классах специально бросили частную школу, чтобы оказаться в верхней группе. Само собой разумеется, что дети великих людей и тех, кто дает гигантские суммы тому или иному университету, вне конкуренции.
С двадцатью пятью процентами Жене не повезло. Он попал в них, но не в верхнюю часть. В расчет принимаются показатели последних трех лет. Год
